«Я родился мусульманином, по профессии православный иконописец, а по сути йог и буддист»

«Любая работа Ван Гога лучше любой иконы»

– Ильгиз Мансавиевич, давайте начнем с актуального. Как раз сегодня (интервью записывалось 12 июля, – прим. Т-и) закончилась история вокруг рублевской «Троицы» – она таки передана Минкультом РФ в пользование Троице-Сергиевой лавре. Что вы думаете об этом как иконописец и реставратор храмов? Прежде всего о сохранности «Троицы» вне стен музея? Вы следили за этими событиями?

– Нет, но я знаю, что как явление икона была создана в реставрационной мастерской. И после этого вокруг нее был сотворен некий ореол. Хотя изначально она могла быть написана, грубо говоря, акварелью. Ну знаете, [реставраторы] берут доски, обновляют и пишут. В молодости, когда писал иконы, я мог часами сидеть и плакать напротив «Спаса нерукотворного» в Третьяковке. Очень все это любил, молитвенно воспринимал. А сейчас я прихожу и смотрю на это как на репродукции. Ну, посмотрю на работы Дионисия, и всё. Прошло всё как-то, «перерослось». Вот «Токката и фуга ре минор» Баха – это вечное и живое. А отношение к визуальным образам меняется.

А что касается сохранности, то вот эти мои иконы стоят здесь уже пять лет, в том числе на морозе, и ничего с ними не делается. Истинное не может испортиться. Я видел много сгоревших храмов – всё сгорело, а икона цела.

– Что нового у вас здесь, в храме?

– Сейчас в работе Татарская галерея и мечеть с куполом в стиле мечети Аль-Акса. Открыл для их отделки керамическую мастерскую. Хочу создать самую красивую татарскую мечеть. Уже установили золотой купол, обкладываем его мозаикой. Будет примерно как в Самарканде – Хиве – Бухаре.

Еще в работе Иудейский зал с двумя ангелами, держащими крылья над скрижалями. Японский сад. И, как я его называю, самый красивый туалет в мире. А через полгода начну делать зал чувашей, мордвы, башкир, удмуртов.

– Когда думаете закончить Татарскую галерею?

– Не знаю. Никто же денег не дает, строю на пожертвования от посетителей.

– Была еще информация, что в храме идет строительство зала, в котором будут выставлены шесть православных икон XVI века. Что, правда XVI век?

– Да, мне их дарит один питерский коллекционер. Но, понимаете, какое дело. Вот стоит икона (показывает), я написал ее 40 лет назад, и она не хуже тех по уровню и качеству. Любая работа Ван Гога лучше любой иконы как художественное явление. Или «Портрет Амбруаза Воллара» Пикассо. Или работы Матисса. Вот это уже очень серьезно. Искусство не стоит на месте, понимаете? А у икон не художественная, а духовная ценность. И культивирование какого-то направления не есть хорошо. А у нас еще при Ленине было заведено, что 3 процента бюджета должно идти на монументальную пропаганду и на идеологию.

– Вы как-то говорили, что писали иконы для Путина и Патрушева…

– Иконостасы. Один из них в резиденции Путина в Иверском монастыре. Он зашел туда, сел… Говорит: «Да, не хочется отсюда уходить».

– Вы были при этом?

– Ну да, это же я иконостас писал.

– Когда это было?

– Лет двадцать назад. И Патрушеву написал два иконостаса. Один в Смоленске, другой в Конецдворье, где он родился (деревня в Приморском районе Архангельской области. Возможно, имеется в виду уроженец Конецдворья экс-председатель Центризбиркома РФ Александр Вешняков, – прим. Т-и).

«Европа вымрет, все европейцы будут арабами»

– На сегодня есть довольно противоречивая информация о возможной установке «Хранительницы» Даши Намдакова у Храма всех религий. Вы все-таки не против этого, или как?

– Ну вот стоят эти чудовища Намдакова вокруг «Чаши»… Антихудожественные и антигуманные птеродактили, не имеющие никакого отношения к татарскому искусству и татарскому этносу.

– То есть «Хранительница» сюда ни ногой?

– Ну а почему муллы отказались ставить ее в Болгаре? Потому что она страшная.

– При этом на сайте фонда Ханова она в списке приоритетов.

– Брат, написать и сделать могут все что угодно. Мошенников в Казани более чем достаточно. Я не имею отношения к этому фонду.

– В одном из отзывов о вашем храме в интернете сказано, что в буддистском зале висят «две настоящие драгоценности из Тибета – иконы-танка».

– Так и есть, висят. Я купил их в Тибете.

– Не опасаетесь за них?

– А чего опасаться?

– Ну если это действительно драгоценность? И похитить могут, и нападения на картины бывают, как с «Данаей» в середине 1980-х.

– У меня здесь, как видите, все открыто. И на здании, ввиду того, что я православный иконописец, лежит покров Божией Матери. Любой человек, приходящий сюда с дурными мыслями, уходит другим. Так что я верю, что опасаться нечего. А если человек по-настоящему верит, его и пуля облетает.

– Вы отслеживаете российское и мировое визуальное искусство?

– Ну, по крайней мере я регулярно хожу на выставки.

– И куда это искусство движется, по-вашему?

– Я вижу, что таких художников, как Шишкин, Айвазовский, Саврасов, на выставки сейчас не берут. А берут художников... как называется это модное движение? Я даже слово такое не могу выговорить.

– И вы такое не поддерживаете?

– Ну как я могу поддерживать, если это антихудожественно? Это же разрушение души, личности, ментальности, интеллекта. Разрушение всего. Вот вы, допустим, юноша, а вот девушка — одна Богом данная ипостась и другая. А сейчас людям навязывается что-то совсем другое. Я видел все это в ФРГ, когда жил там в течение полугода 40 лет назад. Там это уже вовсю шло, а сейчас и к нам приходит.

– И чем это закончится, по-вашему?

– Европа вымрет, все европейцы будут арабами, вот и всё.

– То есть традиционализм побеждает в любом случае?

– В конечном итоге победят йога и Будда.

– А действующих татарстанских художников вы знаете? Можете кого-то отметить?

– Были у нас художники, но все умерли: Женя Голубцов, Володя Нестеренко, Игорь Башмаков, Абрек Абзгильдин, Ильдар Зарипов, Ильдар Ханов. Их нет.

– И на смену никто не пришел?

– Кто может прийти на смену, если остались одни «популизаторы»? В Казани с искусством проблемы.

– Если бы вас позвали преподавать в Казани, пошли бы?

– Я бы мог преподавать, но видит око, да зуб неймет. Потому что мой уровень очень высокий. У меня два образования — Суриковский и Строгановка. Иностранцы, которые сюда приезжают, щелкают языками, удивляются, как это сделано. А просто я по рождению мусульманин, по профессии православный иконописец, а по сути йог и буддист. Синтез этих культур и дает такой выхлоп.

А учиться можно здесь (показывает на смартфон). В интернете все есть. И надо встречаться со старцами, духовными лидерами, такими как Шри Шри Рави Шанкар.

– Откуда эта футболка на вас с астронавтами в кроссовках?

– Внук отдает мне свои, это одна из них.

– То есть никаких смыслов она не несет?

– Нет, абсолютно. Я не привязываюсь ни к чему такому. Для меня важны Игорь Северянин и Сергей Есенин.

«Художник еще при жизни должен быть немножко обласкан властью»

– В чем разница между вашим творческим подходом и подходом вашего брата?

– У меня такая задача: чтобы человек все время, вот прямо по пробуждении, видел красоту. Буддизм – это красота, иконы – красота, «Татарские красавицы» в зале Сююмбике — красота. А что такое красота? А это совсем просто, красота — это любовь. Вот эта тонкая ниточка проходит через все мои работы. Ну, по крайней мере, такую задачу я себе ставлю. А у брата больше предупреждение: Хиросима, огонь, войны...

– А как, кстати, появились «Татарские красавицы»? И почему их сорок?

– Мои московские друзья сказали мне: «Ильгиз, скоро исполняется 500 лет царице Сююмбике. Напиши 40 татарских красавиц и дай им имена, как в фильме «Белое солнце пустыни»: Джамиля, Гюзель, Саида и так далее. Ну я нашел старые доски и написал на них иконографические образы. Самые сохранные вещи в изобразительном искусстве — это фаюмские портреты, созданные еще в Римском Египте. Они стоят тысячелетиями, и ничего с ними не происходит. Я тоже использовал осетровый клей, мел, все как положено. И, посмотрев что-то у Леонардо, что-то у Боттичелли, написал эти собирательные образы. Их, на самом деле, может быть 38 или 39. Но они красивые.

Возвращаясь к Ильдару — он был великий человек. Он и ясновидящий, и основоположник всего этого, хотя Храм всех религий начинал строить я. И его наследие надо сделать гордостью Казани, как, скажем, испанцы сделали с наследием Гауди. Надо донести до мира, что в Казани появилось нечто такое, что стоит над всеми религиями и вообще над всем.

– Я слышал, кстати, что около 70 картин Ильдара Ханова еще при его жизни забрала некая кураторка выставок, и теперь никто не знает, где они.

– Не ломайте голову, все картины здесь. Да и не так просто их забрать, они все 7 на 9 [метров]. После ухода художника часто возникают разные легенды. И небылицы, и «былицы». А вот многие монументальные работы брата, которые стояли в Казани, уничтожены. Лядской сад, магазин «Вино», магазин «Цветы»… Их разбили и закопали бульдозерами на Архангельском кладбище.

– У вас есть идеи по поводу того, кто продолжит ваше дело?

– Когда строил Ильдар, все спрашивали: кто тот человек, который продолжит твое дело? Он говорил: «Когда я уйду, придет брат, он талантливее меня и сделает в 10 раз лучше». Ну, как бы то ни было, брата нет, и все его картины, которые сгорели, я написал по новой. Просто отпечатал их и нанес краску. Здесь только один оригинал работы Ильдара – «Автопортрет», который в момент пожара находился в НКЦ. Все остальные сгорели. Конечно, оригиналы по эмоциональности были во много крат сильнее, все-таки рука автора.

Кому продолжить?.. В республике, допустим, полно всяких фондов. Но все почему-то хотят забрать храм, и никто не хочет помочь и продолжить это дело. У меня есть хорошие проекты развития, но, кроме врагов, в этом городе у меня никого нет. К сожалению! А вообще если мы с вами думаем, что делаем что-то в этой жизни сами, то это глубокое заблуждение. Нашими руками Всевышний работает.

– Но, может быть, стоит подготовить какую-то почву для решения Всевышнего?

– Мне уже 75 лет, в этот период человек переживает один из возрастных кризисов. И у меня были довольно серьезные проблемы со здоровьем, мог быть летальный исход. Так что ко всему надо относиться философски. Ничто в этой жизни нам не принадлежит.

Просто, что называется, дорога ложка к обеду. Когда меня положат в землю, мне уже будет совершенно наплевать. Художник должен быть еще при жизни немножко… обласкан власть имущими. Чтобы он мог осуществить свои идеи. Развить их. Ведь того, что вы здесь видите, нет нигде в мире. Нет в мире такого Татарского зала с Сююмбике. В Тибете нет такого зала Будды. Скажем, в буддизме никогда не было витражей, а я их сделал. У меня же нет никакой рекламы, есть только антиреклама. Все говорят, что в Храм всех религий ходить не надо, что там нечего смотреть. Но посмотрите, сколько здесь людей в будний день.

Понимаете, спорт – это здорово, но в памяти человечества остается другое. Греческое классическое искусство или, там, искусство этрусков, а вовсе не то, кто сколько раз отжимался. И пока не пойдут вперед духовность, наука и искусство, изменить что-то не получится.