«Впечатление, что попал в фильм «Сталкер»: Рамиль Муллин – о СВО и прилетах на передовой

«Мне важно было увидеть Лисичанск, раз это наш подшефный город»

— Рамиль Хамзович, вы недавно вернулись из зоны проведения спецоперации. Вы там были впервые?

— Да, у меня это первая поездка в зону СВО. До этого ездили в основном наши ребята. Так получалось, что несколько раз планировал, но в силу разных причин не складывалось. Хорошо, что перед новым годом удалось навестить наших ребят и жителей подшефных городов.

Если говорить о встрече с нашими нижнекамскими ребятами, сегодня много бойцов рассредоточено по всей линии фронта, а линия фронта – почти 2 тыс. километров. Поэтому на разных точках где-то по пять, где-то шесть ребят наших служит — по 100-200 ребят в одной части найти тяжело. Поэтому мне надо было четко определить, какие задачи для нас важны и с какой целью мы туда едем, чтобы спланировать точный маршрут.

Мне важно было увидеть Лисичанск, раз это наш подшефный город, узнать, чем мы ему можем помочь. Я знаю, что ряд наших татарстанских городов уже делают для города конкретные вещи. Мы вместе с вице-премьером Татарстана Евгением Варакиным встречались с мэром Лисичанска Эдуардом Сахненко, обсудили вопросы, которые их волнуют.

— У вас первым пунктом назначения был Лисичанск?

— Нет, мы сперва поехали в Ростовскую область. Первый выгруз гуманитарной помощи сделали там по заявке солдат. Заявка была на 1,5 млн рублей, привезли генераторы, окопные принадлежности, хозтовары — все то, что нужно именно для передовых групп при смене дислокации.

Там же как происходит: есть окоп, отработали, надо переходить в новое место и обустраивать его. ДСП, генераторы, окопные свечи, термобелье, пиломатериалы, инструменты — мы практически все потребности закрыли. На следующий день я уже поехал в Лисичанск, а затем взяли Донецкое направление — сам Донецк, Макеевку.

— Возникали ли у вас трудности в дороге?

— В первый день по дороге в Лимановку навигатор завел фуру в поле, и она там просто застряла. И мы целый день толкали эту фуру. Как толкали? Пробовали толкать своими силами, тракторами. Лишь к концу дня мы смогли найти машину, большой японский экскаватор, который смог ее вытащить. Такие обстоятельства там не проработаны. Вот фура застряла, а ни «УАЗов», ни «Уралов», ни вездеходов, ни эвакуаторов нет.

Целый день мы ее толкали, еще ледяной дождь идет, до костей доходит этот мороз. Все-таки фуру вытащили, разгрузили и эту же фуру на следующий день повезли в Лисичанск.

«Украинцы нас ждали, готовились»

— Каковы ваши впечатления первые от посещения Лисичанска?

— Если смотреть Луганскую часть, она более-менее. По всей дороге в Лисичанск идут поселения, процентов на 80 разрушенные. Это были укрепрайоны. Украинцы нас ждали, готовились: видно четко прострелянные дороги, они это проработали.

Первое впечатление, что ты попал в фильм «Сталкер», ты видишь все эти разрушения, и это в реальности, сегодня, в наше время! Ты понимаешь, что это не площадка для пейнтбола, а реальные разрушения. Оборванные провода, взорванные мосты, инфраструктура уничтожена.

Но в то же время что бросается в глаза? Эта территория заброшена была и до разрушений, 20-30-40 лет туда абсолютно не вкладывались, не решали никаких вопросов.

В населенных пунктах маленькие дома — 4 на 5, 5 на 8, оштукатуренные, конечно, там чувствуется труд людей, но это не богатые дома. Видно, что они жили достаточно бедно. Земля и поля необработанные, там поросль растет. Не обработаны они сейчас, потому что они заминированные полностью. Пока еще руки до этого не дошли, там в этом плане опасно.

Основная дорога состоит из блокпостов. Каждый пост — это практически дзот, укрепрайон. В самом Лисичанске сейчас живет 20 тысяч мирных жителей. Еще несколько десятков тысяч — это второй армейский корпус. Поэтому все дома, которые пустуют, заняты военными.

Когда видишь все эти разрушения, начинаешь по-настоящему ценить жизнь, ценить то, что ты имеешь...

— Мы тут живем и не думаем про это...

— Да. И как там люди живут! Почта, 200 метров очередь стоит. У нас такое было в тяжелые 90-е годы, когда люди стояли за пенсиями, за буханкой хлеба. Понятно, война внесла коррективы, но для меня все равно было откровение, когда я увидел Донецк, кода я увидел больницы и детские сады.

Детские сады еще в нормальном состоянии, потому что контингент работников детсадов уникален. Они на пустом месте могут гуашью нарисовать, и получится что-то интересное.

А когда я увидел эти больницы, улицы, территории, мне было удивительно, как они говорили, что готовы войти в Евросоюз. С чем?

Для меня было откровение, когда я посетил госпиталь в Макеевке, до этого он был больницей. Синей советской краской покрашена половина стены. Я не знаю, когда ее красили, но вот вторая белая часть стены уже настолько посерела... Ее можно хотя бы побелить, в конце концов. Серо-белый кирпич, а-ля силикатный. Метлахская плитка вся разбита.

Я даже не представляю, где подобное может быть у нас... Возможно, в 90-е года еще можно было встретить. Но разница поразительна.

«В Донецке три прилета было, один где-то рядом с нами взорвался»

— А как сейчас в Донецке?

— Заходим в Донецк, двор, внутри свалка, и они вот так живут, хотя это очень красивый, очень богатый город. Там советская архитектура чувствуется. Но, к сожалению, эмоции такие... Задаешься вопросом: почему так? Наверное, все-таки люди быстрее привыкают к сложностям, чем к радостям... Но здесь нам легко рассуждать, а когда за спиной грохочут снаряды, совсем не айс.

В Донецке во время нашего визита три прилета было, два перехватили, а один где-то практически рядом с нами взорвался. Волна была, РСЗО сработало. Все обесточили, нет электричества. Больницы, детские сады, улицы, пол-Донецка без света. Они попали именно в распределительный узел. Нет тепла, света, воды, не работают туалеты. И это постоянно. Я считаю, что иногда это все надо увидеть своими глазами.

— И на себе испытать...

— Да. Там и в дороге мы, наверное, неделю не спали и возвращались тяжело. Я через Минводы улетел самолетом, потому что надо было быстрее доехать. Заезжаю в Нижнекамск — светло, на улицах фонари горят, вычищено. Сразу чувствуешь разницу.

А в Ростове, Луганске, Донецке ледяной дождь. 180 тысяч людей в Ростовской области сидят без электричества. Не то чтобы ходить, стоять невозможно! Гололед, дороги не чистят. Когда ты все это видишь, задумываешься, что у нас порой завышенные ожидания...

— Мы считаем, что так и должно быть.

— Да. Мы очень быстро забыли, что прошли 90-е годы. Я сам свидетель этого. Когда был студентом, нам давали талончик, чтобы мы один раз покушали. Было холодно, нечего было купить, иногда было страшно по улицам ходить, группировки разные. Мы все это проходили, и нам надо было выживать. Вот там как раз сейчас надо выживать.

«Поездка показала, что мы должны более эффективно общаться»

— Что сейчас особенно важно для Лисичанска?

— Сейчас происходит переход на российское законодательство, у людей возникает очень много вопросов. Поэтому сейчас оцениваем свои ресурсы, чтобы это было не разово, а системно.

Мы им предложили телекоммуникации, но они говорят, что нужен человек непосредственно принимать заявки. Я наш правовой отдел определил, что он будет ответственным за этот вопрос. Сейчас ищем двух юристов, чтобы они через каждые две недели ротировали и принимали население именно в рамках перехода на российское законодательство. Это у них основная проблема. Это проблема и для самой мэрии, и для населения, потому что идет перевод документации, а ее очень много.

— Как в целом, по вашему мнению, должна быть выстроена работа с подшефными городами?

— В Лисичанске население было более 100 тысяч. Сейчас там проживает порядка 20 тысяч мирных жителей. Очень разбросанный город, какой-то «распластанный»: сначала частный сектор, потом многоэтажки, частный сектор, многоэтажки... Поэтому сейчас и мэрии города, и руководству нужно принципиально понять, каким будет этот город в перспективе. Исходя из этого уже понимать, что восстанавливать, а что, может быть, уже выровнять и вычистить.

Мы и с Евгением Анатольевичем [Варакиным] разговаривали, какая помощь может быть нужна. Я ему предложил собрать всех глав районов и четко определить, что нужно. Потому что по винтику, по шурупу собирать это хорошо, но потом это еще нужно распределить и понять, для чего это нужно. Я ему так сказал: вы нам скажите, например, Лениногорск и Бугульма собирают одно, Нижнекамск и Набережные Челны — другое. Если мы так сделаем, помощь будет более эффективной, мне кажется.

Эта поездка показала, что мы должны более эффективно общаться. Очень неплохо, на мой взгляд, работает группа «Саморождение» у Чеченской Республики, у них есть представительство, офис, помощники, они очень четко работают именно с дипмиссией, представительством, которое находится в Ростове. На местах есть люди. У них можно учиться работать. Есть заявка от солдат, поступает заявка от территорий, они выстраивают всю эту работу.

— Не раз слышали, что города и волонтеры везут гуманитарную помощь, но некоторые вещи оказываются уже в избытке. Что сделать, чтобы такого не было?

— Я Евгению Анатольевичу сказал: вы определите нам, какая именно помощь нужна. Есть 20 тысяч населения, в чем они нуждаются. Более того, я бы, например, не стал везти некоторые вещи Татарстана, это в Ростове бывает, и дешевле. Расход на дорогу меньше получается.

А вот именно по материальной помощи, одежде, медикаментам, бытовым вещам, начиная от тазиков, заканчивая мисками, нужно понимать, сколько всего надо. Если было бы четкое понимание, что нужно, было бы проще.

— То есть нужно более тщательно изучить потребности.

— Да. И для технических целей необходимо понять, сколько надо генераторов, вентилей, труб и так далее. Потому что мы порой хаотично закупаем инструменты, материалы. Было бы здорово, если бы Евгений Анатольевич с мэрией определяли для нас объем необходимой помощи и сказали – вот, ребята, вам заявка.

Это типа того, как мы сейчас работам с полками. Работаем адресно, понимаем, что нужно каждому. Я попросил ребят передавать личные заявки через командиров.

— Как в итоге Нижнекамск будет помогать Лисичанску в восстановлении?

— В Лисичанске несколько школ и несколько детских садов. Я посмотрел школу, детский сад, улицы и здания.
Сейчас, я думаю, нужно помочь отремонтировать одну школу. Там на данный момент живет 1,1 тыс. детей, это как раз объем одной школы. Нужно четко определять объем ремонтно-восстановительных работ, объем необходимых вещей для этого, и уже можно нас обязывать. Мы с мэрией обсуждали, как систематизировать работу.

Очень много глав туда уже ездили, мы все ездим. Вот после меня буквально через час поехал глава Буинского района Ранис Камартдинов, через день — Рягат Хусаинов из Лениногорска. Но никто нас пока не собирал для обсуждения, не спрашивал, а что же мы увидели, что нужно. Поэтому сейчас необходимо обсуждение и четко поставленные задачи.

«Самое важное, чтобы в тылу было спокойно»

— Про бойцов расскажите: как у них настроение? Вы же их провожали, каждому лично руку жали, и как сейчас встретились?

— Мы видели ребят из полка 1231. На следующий день посетили Лисичанск, Луганск, на третий день мы уже поехали в сторону Донецка. Должны были еще организовать встречу в Волновахе, но так получилось, что там взорвали сотовую станцию, и мы не смогли найти ребят, не смогли состыковаться в точке передачи гуманитарной помощи.

Поэтому поехали в Донецк, туда же в реабилитационный центр приехала команда наших ребят. С ними проговорили о ситуации, потом я уже поехал в макеевский госпиталь, потому что часть гуманитарной помощи была направлена именно туда. Там я видел не только нижнекамских, а всех ребят из Татарстана, где-то 30-40 человек, это штурмовики в основном.

Настрой у ребят боевой, но в то же время у них есть ряд вопросов.

— Какие, например?

— Мне хотелось бы сделать так, чтобы у бойцов был один номер, на который они могли бы обращаться с просьбами или проблемами. У нас много помощников сейчас, они путаются, куда надо звонить. Наверняка это будет круглосуточный номер нашего фонда «Защитники Отечества». Они смогут позвонить и сделать заявку, например: «Мне нужна справка в военкомат», или «Мне нужна помощь жене снег убрать», «Мне нужны дрова», «Мне нужно ребенка в садик устроить». Также будут приниматься заявки по гуманитарной помощи.

У ребят настрой один: поддержите наши семьи, победа будет за нами. Самое важное, чтобы в тылу было спокойно. Ну мы сейчас научились работать с семьями, реально научились, вопросы возникают, но они решаются. Это первое.

Второе — поддержка бойцов на передовой. Когда организации начинают соревноваться в тоннах по гуманитарной помощи, это всегда вызывает недоумение. Ты можешь привезти в багажнике машины дороже того, что повезут три фуры, допустим.

Ребята тоже говорят: не везите все подряд. Сегодня нужны теплые вещи, термобелье, тактические перчатки, наколенники, если получится, тепловизоры и дроны. Также необходимы вещи, которые быстро изнашиваются, особенно у штурмовиков. Надо быстро переодеться в термобелье, чтобы две-три замены было. Лучше держать связь с командирами, чтобы они по просьбам бойцов формировали именные заявки.

Сегодня в трех полках служит 500 мобилизованных нижнекамцев, лучше мы 500 комплектов сделаем, положим в них термоноски, термоштаны, балаклаву, перчатки. Пусть комплект будет стоить 10 тыс. рублей. Повезем их именно солдатам, именно бойцу Ивану из 430-го полка.

Если мы кого-то не найдем, у нас там есть начальник службы тыла. У него позывной Хозяйка. Мы ему передаем вещи, а он уже между командирами распределяет. Сейчас нам нужно больше специализироваться на том, что конкретно нужно ребятам.

Для бизнеса тоже так. Нужны, например, три тепловизора. Каждый стоит от 100 до 300 тыс. рублей. Или дроны, тоже от 100 до 300 тыс. рублей маленькие. Кто что может купить, та компания и покупает технику.

— А как там на передовой живут бойцы?

— Ребята обустроились, они уже там как свои, и баня у них есть, и другие вещи. Они создали хороший быт, потому что некоторые из них почти два года там. Но нижнекамцы разбросаны по линии фронта по 5-10 человек.

Мы встречались с командиром инженерных войск, это супруг нашей коллеги, он готовит офицеров в саперы, в части разминирования. Мы передали ему вещи, но он приехал один.

Я хочу сказать, что на линии нет такого, что в одном месте служат по 80 или 100 нижнекамских бойцов. Поэтому сейчас нам нужно доработать с командирами, понять, сколько наших ребят, неважно, нижнекамские они, мамадышские или заинские. Даже, может, в какой-то мере нам скооперироваться с главами. Важно сейчас не конкурировать и не соревноваться, а объединяться и решать эти вопросы сообща.

В целом настрой у ребят хороший.

«Любое сосредоточение техники — сигнал для атаки»

— Что вы привезли бойцам?

— Две фуры мы отправили в этот раз на 10 млн рублей. Из группы сопровождения были наши волонтеры. Мы постоянно поддерживаем наших солдат на передовой. Уже под 100 млн рублей гумпомощи отправили, в тоннах даже не скажу, это некорректно. Можно вермишель отправить, а можно четыре коптера, вес одинаковый будет. Или 20 тонн муки и коптер — одинаково по стоимости.

Поэтому сумма 100 миллионов — это только по городу, а есть еще поддержка промышленных компаний, но они не заявляют о своей помощи из-за санкционного давления. Много компаний работают на оборонную промышленность, производят комплектующие, поэтому необходимо соблюсти инкогнито. Мы не стремимся к тому, чтобы афишировать свой город, все равно будем помогать, главное, чтобы помощь дошла до ребят. В этот раз с нами поехало несколько бригад из промышленности, они просят не называть их. Они отдельно машины для своих бойцов повезли в рамках их личных заявок.

Также у нас очень много активных ребят в «Боевом братстве», есть общество десантников. Мы иногда даже не знаем, что они везут. Этими вопросами занимается Марина Валерьевна [Камелина], мой заместитель.

Я ей сказал, чтобы каждый выезд был зафиксирован, потому что очень важно, чтобы ребята вернулись домой. Они рискуют, когда везут гуманитарный груз.

Например, когда мы выгружались в Донецке, нам говорили: давайте быстрее, ребята, давайте, быстрее. Фура, два «КАМАЗа»-вездехода приехали, тут еще рядом здание. Любое сосредоточение техники — сигнал для атаки. Все равно риск есть, когда ребята на своих машинах с прицепами везут вещи, за это им огромное спасибо. Никто их не заставляет.

И девушки-волонтеры есть, например, Лиса (позывной). Это ее не первая поездка. Вот она идет, со всеми солдатами обнимается, солдаты ее обнимают. Она всех знает. Такая боевая.

— А от бойцов были необычные просьбы?

— В основном были именные посылки, в зависимости от того, что они сами хотели, это первое. Второе, письма детей. Мы отправляли письма детей, чтобы они видели, что их любят, получали это искреннее детское тепло.

А сказать, что кто-то индивидуально что-то хотел, такого нет. Те вещи, которые они просят отдельно, мы не знаем, наша задача довезти эти коробки. Что касается семей, это уже, наверное, больше личные вещи: муж знает, что отправит его жена, сын знает, что отправит его мама.

«Очень много техники стараемся отправлять»

— Еще часто машины отправляют высокой проходимости?

— Мы отправляли, в этот раз на фуре у нас тоже был уазик. Я сам лично покупал и отправлял два уазика. В целом мы очень много техники стараемся отправлять, в основном это «УАЗы», «буханки» и вездеходы.

Сейчас ребята просят квадроциклы, мотоциклы, то есть те вещи, которые оперативно помогают решать диверсионным группам, разведгруппам боевые задачи, когда нужно вытаскивать «трехсотых», раненых.

В этот раз мы тоже повезли машину, периодически здесь уже бизнес больше включается, ремонтируют, отправляют. Это уже личные просьбы солдат, а не просьбы командиров, они не всегда любят, когда у троих бойцов, например, есть машина. А бойцы говорят, что для нас это архиважно, особенно в санитарной роте. Если у нас своя машина есть, то мы быстрее его вытащим. Поэтому с машинами тоже работаем.

— Почему командиры не любят?

— Во-первых, за любую технику ты несешь ответственность. Во-вторых, как говорится, одно попадание в машину, и трех-четырех человек сразу нет. Они же, например, не хотят ползти, а садятся в машину. Такие тонкости присутствуют. Плюс еще куда-то могут выехать внепланово. Машина — вещь такая, за ней надо смотреть. А так в целом где это нужно, конечно, вопросы решаем по заявкам.

— А в госпиталях бойцы обеспечены всем необходимым?

— Татарстан очень хорошо поддерживает госпитали. Мы были в Макеевке, как раз пришла фура из республики с препаратами, лекарствами.

Я сам работал доктором на скорой помощи и понимаю, что такое первая медицинская помощь. Для первого этапа помощи у них все есть. Это какие-то касательные ранения, через 10-15 дней бойцы восстанавливаются и встают в строй.

Если что-то тяжелое, то солдат отправляют на второй, третий, четвертый этап в зависимости от ранения.

Центру реабилитации в Донецке во второй раз оказали помощь. Первый раз мы поехали, узнали, что нужно, кое-что с собой привезли, оборудование, одежду. А уже в этот раз привезли все необходимое по заявке — костыли, кресла, специальные тренажеры для реабилитации детей. Им, конечно, огромное спасибо, что они проявляют активность.

— А детей из Лисичанска вы не планируете в Нижнекамск привезти?

— С Лисичанском договорились на весенние каникулы на 10 дней привезти детей в Нижнекамск. Будет и летняя история. И с центром реабилитации выстроим работу. Понятно, детей-инвалидов очень тяжело перевозить. Но большое желание показать город, поддержать ребят.

У нас центр «Надежда» есть. Может, наши специалисты туда приедут, у нас хорошая практика. В Нижнекамске 30 лет занимаются реабилитацией, у нас хороший опыт работы с детьми, которые требуют коррекции их состояния.

«Бойцы, которых я видел, очень сильно возмужали»

— Рано или поздно военнослужащие вернутся домой. Что для них подготовлено в Нижнекамске?

— Очень важный момент. Я говорю, что нам уже сегодня нужно готовить прием этих ребят. Необходима социальная реабилитация, чтобы никого не потеряли, чтобы суицида не было, отторжения общества, пьянства и других вещей. Очень важно, чтобы мы достойно приняли этих ребят.

В республику вернутся десятки тысяч, важно избежать «вьетнамского синдрома». Дисциплина должна быть.
Мы уже сейчас в рамках ремонта больницы делаем реабилитационное направление, которое будет включать психологическую, физическую, медицинскую, социальную реабилитацию.

Очень важно возвращать бойцов в мирное русло, чтобы они стали полноценными членами общества. Очень важно, чтобы, будучи героями, они оставались жителями города. Пока такие мысли.

— А как вам кажется, когда и каким образом закончится спецоперация?

— Это сложный вопрос. Сегодня при той подпитке, которая идет с Запада, конечно, нашим ребятам непросто. Я встречался со штурмовиками, бригадой «Сомали», там тоже нижнекамцы есть. Их задача сейчас – максимально сохранить человеческие ресурсы. Поэтому здесь мы больше ведем оборонительные бои. Все зависит от того, какой уровень подпитки будет со стороны Запада.

Мне трудно предсказывать, когда война может закончится, я не военный эксперт, но хочу сказать, что самое главное сейчас – не поворачивать назад.

Сейчас надо достичь поставленных целей — или путем проведения мирных договоров, или военными действиями, но для этого еще нужна серьезная поддержка фронта. Ну и плюс восстановление тех территорий, которые есть.

Я каждого бойца за руку провожал, и когда они погибают при выполнении боевых задач, это очень тяжело. Это, знаете, как мои дети, как мои близкие, как моя родня. Конечно, спасибо родственникам, что проявляют терпение.

Пути Господни неисповедимы, но очень хочется, чтобы мужчины воспитывали своих детей, радовали своих жен и помогали своим родителям. Бойцы, которых я видел, очень сильно возмужали. Когда они приезжают, они уже другие, это совсем другие лица. Вместе с нашими солдатами мы верим в то, что победа будет за нами!

Фотографии предоставлены пресс-службой Нижнекамского муниципального района