Тренер по шахбоксу: «Шахматиста легче научить боксу, чем наоборот»

«Бокс даже не в первой тройке самых травматичных видов спорта»

– Илья, думаю, для начала нашим читателям хотелось бы узнать, как частые удары в голову боксера отражаются на его когнитивных способностях.

– Это закономерный вопрос. Думаю, для ответа на него нужно обратиться к статистическим данным. Есть специальные справочники по спортивной медицине, и в них указывается, что в США, например, бокс даже не в первой тройке самых травматичных видов спорта (с точки зрения черепно-мозговых травм).

Да, возможно, в таких справочниках хромает метод сбора статистики, может быть, кто-то в нее не попадает или там не отслеживаются последствия травм после завершения карьеры спортсмена. Но эти последствия можно отследить по мемуарам и биографическим материалам известных боксеров. И да, если мы посмотрим, как чувствовали себя легенды супертяжелого веса Джо Фрейзер, Флойд Паттерсон, Мухаммед Али, то по достижении преклонного возраста у них случались и провалы в памяти, и нарушения речи, и другие когнитивные проблемы. Это логично – при частых сотрясениях происходит травматизация, и накопленный травматический опыт сказывается и на ментальном, и на физическом здоровье.

Поэтому здесь нужно говорить о том, как избежать этого или свести к минимуму.

С другой стороны, данных, которые говорили бы об абсолютном вреде бокса, тоже нет. Боксеры с хорошей речью, памятью, когнитивными способностями не такое уж редкое явление.

– А на себе вы ощущаете последствия занятий боксом?

– Я не совсем типичный случай, поскольку избежал большого количества ударов. Здесь все-таки надо оценивать спортсменов с карьерой во взрослом мужском боксе продолжительностью от 10 лет.

– Почему избежали ударов?

– Я занимался боксом всего шесть лет в подростковом и студенческом возрасте. Учился в училище олимпийского резерва у Владимира Алексеевича Капитонова, боксировал, выступал на региональных турнирах. Мой тренер Валерий Семенович Паршенков определенным способом формировал представления о боксе. Он давал для изучения бои Пернелла Уитакера, Джеймса Тони – виртуозов защиты. Идея ускользать от ударов для меня была важнее, чем задача нанести акцентированный удар. Увлекаясь защитой, я, соответственно, упускал главную цель и единицу оценки результативности бокса: донесенный до соперника удар.

Можно сказать, что и тогда, и сейчас я ищу в боксе гармонию согласованных движений. В ринге хочется уклоняться, ускользать от ударов, находясь все время рядом с оппонентом. В этом есть большая радость. Бить кого бы то ни было в полную силу, даже в условиях соревнований, – на то у меня всегда были внутренние ограничения.

Потом у меня был период, когда я вообще не занимался спортом, а в 23-24 года пришел в зал уже в качестве инструктора и тренера.

«Изначально казалось, что логичнее боксеров обучать шахматам»

– Кто ваша основная целевая аудитория – шахматисты или боксеры?

– Мы начали с боксеров, потому что изначально казалось, что обучать их шахматам логичнее. Но спустя три-четыре года работы над этим проектом я сделал вывод, что основой все-таки являются шахматы, на которые уже накладывается бокс.

Причем именно в шахбоксе бокс меняет свое содержание. Здесь он может быть как раз защитным, шахматист может провести раунды бокса малой кровью, стараясь не проиграть их и выиграть весь поединок в целом на шахматной доске.

– То есть шахматиста легче научить боксу, чем наоборот?

– Получается так. Потому что, во-первых, у шахматиста есть навыки усидчивости и концентрации, во-вторых, шахматы – это особый тип мышления. С одной стороны, это мышление логическое, с другой – абстрактное, позволяющее переводить абстрактные ментальные идеи в символьную форму. Это как в спортивном ориентировании, где мы пытаемся соотнести двумерную карту с трехмерной действительностью. Это довольно сложный интеллектуальный навык, его тоже нужно тренировать и развивать. В шахматах это происходит – тебе все время приходится визуализировать идеи в мозгу, накладывать их на доску, видеть связи между фигурами и причинно-следственные связи. Все это вопрос опыта, научения и способности заставлять работать свой мозг. Тело, на самом деле, легче заставить работать, чем мозг.

В боксе, кстати, интеллектуальная работа тоже есть и она тоже вызывает сопротивление. Бокс часто представляют как набор движений, но это далеко не так. Эти движения нужно анализировать и выстраивать с опорой, опять-таки, на какую-то идею. Которую нужно посадить на конкретную физическую оболочку – показать, как человеку передвигаться, зачем передвигаться, как располагать свой баланс, ловить центр тяжести и так далее. На самом деле, параметров, о которых надо подумать, много. Тренеру порой проще не заморачиваться всем этим, а дать какое-то движение, базовые элементы: «Давайте попотеем, подвигаемся, пожжем калории».

То есть бокс и шахматы вроде бы соотносятся, но чисто методически шахматы для боксеров оказываются непростым вопросом преодоления, потому что у них обычно нет навыка усидчивости и концентрации. С другой стороны, у них есть свои навыки, не сразу доступные шахматистам, тот же «боксерский IQ». Боксер считывает противника и строит свои действия на основе этой информации, причем делать это он должен очень быстро, даже рефлекторно. Это другое по форме мышление. За шахматной доской ты сидишь, у тебя есть время на раздумья, а в ринге его нет. И, кроме того, там ты несешь физический ущерб, потому что после удара в голову у тебя может снизиться уровень понимания происходящего.

«Как дети играют в телефоне в Brawl Stars? Один играет, трое рядом наблюдают»

– Получается, поженить бокс с шахматами, на самом деле, довольно сложная задача?

– Вообще да. Шахбокс – это попытка найти синтез между, как нам кажется, несочетаемыми вещами. Это как физики и лирики или космонавты и подводники. Ведь кто придумал шахбокс? Это сделали художники, а они не особо задумывались, как организовать это технически.

Но они делали перформанс, а перформанс дает новый угол зрения на привычные вещи. И вот с точки зрения сценической, театральной шахбокс смотрится очень хорошо. Неважно, умеет ли зритель играть в шахматы, понимает ли он, что на шахматной доске. Я уже несколько раз это наблюдал.

Мы буквально на днях вернулись из Китая, ездили изучать цигун и заодно в одном из национальных парков устроили показательное выступление по шахбоксу. И вокруг сцены начали собираться и обычные люди, и блогеры с камерами. Потому что есть интерес к самой картинке: вроде люди только что боксировали, то есть была активность, движение, а потом они сели и что-то делают внутри маленькой арены. Этот механизм соучастия, как мне кажется, вшит в человеческую психику. Как дети играют в телефоне в Brawl Stars? Один играет, а трое рядом смотрят, и они тоже сконцентрированы на движении персонажей игры.

Шахбокс выглядит интересно и для исполнителя. Человек боксирует в перчатках, потом снимает их и соперничает в чем-то принципиально ином. Благодаря этому возникает новое ощущение поединка.

– Но главная проблема мировых шахмат, которую они и сами хорошо осознают, это как раз дефицит зрелищности. Они пытаются раскручивать звезд, скажем, погружают в подробности жизни Магнуса Карлсена, потому что иначе обывателю совсем незачем наблюдать за шахматной партией. И я, честно говоря, не могу поверить, что тем же современным детям после боксерской части шахбокса интересно смотреть, как люди передвигают фигурки.

– Да, зритель сейчас играет ключевую роль в развитии спортивных дисциплин. Та же попытка минимизации физического ущерба в боксе (шлемы, перчатки-антинокаут) привела к тому, что зрительский интерес к нему упал, соответственно, упали рекламные контракты и другие вливания.

Что касается шахмат… Умберто Эко в статье «Болтовня о спорте» как раз писал о том, что современный спорт из потребления самого состязания превращается в потребление всего, что за рамками: интервью спортсменов, прогнозы аналитиков, ставки, досужие разговоры. Посмотрите трансляции с последних чемпионатов мира по шахматам: зрителю одновременно показывают интерактивную шахматную доску и лица шахматистов. Правда, шахматисты не склонны показывать эмоции, и чтобы это смотрелось, в эфире работают комментаторы, которые говорят друг с другом, не останавливаясь.

– Видите, шахматам нужен этот костыль.

– Шахматам нужен, наверное, фрейм, какая-то рамка, которая может привлечь массового зрителя. И шахбокс может быть для этого хорошей зацепкой. Он может дать шахматам толчок для развития, а боксу – более гуманную оболочку.

«В Китае не отслеживают, не опоздал ли ты на зарядку, косо не смотрят»

– Как вы пришли к шахбоксу?

– В 2016 году я устроился работать в подростковый клуб «Бокс». Задача таких клубов – давать детям практику для развития и досуга, то есть не привязанную к какому-то конкретному результату, в том числе к спортивным нормативам. И возникла идея развивать шахбокс в качестве одного из таких направлений. Мы включились в эту работу, даже провели первый в стране детский турнир по шахбоксу.

В 2020 году у меня нашлись единомышленники среди взрослых – Алексей Абрамов, Виталий Коцюбенко и Айрат Галимзянов, которых я тренирую по боксу, мы учредили региональную Федерацию шахбокса и начали развивать это направление более системно. В основном мы работаем для детей, в форматах полноконтактного шахбокса и шахбокса-лайт, где исключаются акцентированные удары.

В прошлом году в Казани было уже три школы с преподаванием шахбокса. Появились спортсмены, которые выигрывают первенства и Кубки России. Уже два года проводим свой турнир по шахбоксу – «Элефант Арена». Весной прошлого года провели серию турниров с участием около 200 детей и с хорошими призовыми фондами. Причем мы работаем без какой-либо привязки к бюджетным средствам, сами привлекаем спонсоров, меценатов, единомышленников.

В целом шахбокс развивается сейчас достаточно динамично, это такая живая структура. И со временем я начал рассматривать его как культурное явление, как формирование сообщества людей, которые реализуют себя и в физическом плане, и в интеллектуальном. Все-таки нас объединяет история синтеза двух разных миров, которые вдруг сливаются и находят что-то общее между собой.

– После поездки в КНР вы в своих соцсетях обещали рассказать, чему стоит поучиться у китайцев.

– Да, только надо оговориться, что мы приезжали в центр цигун, где сформирована определенная культурная атмосфера. Находясь внутри этой структуры, ты начинаешь чувствовать, как у тебя снимается какое-либо напряжение. В том числе с помощью речевых установок. Вот я говорю куратору центра: «Мой внутренний рейс отменен, как я доберусь до Шанхая?» А в Китае, как вы, наверное, знаете, практически не говорят по-английски или по-русски, все автоматы, терминалы, билеты тоже только на китайском. При этом везде ты должен сканировать паспорт, проходить кордоны на вокзалах и в аэропортах. То есть волнение туриста, который в Китае впервые, понятно. А она говорит мне: «Да ладно, не беспокойся ты. Если останешься здесь, значит, так надо было».

Там могут отложить на утро решение каких-то вопросов, а утром ты понимаешь, что это уже и не важно. То же самое по распорядку дня в центре. Нет никакого давления, никто не отслеживает, вовремя ли ты пришел на зарядку, косо не смотрит. Тренировка проходит без единой инструкции. Пришел мастер в зал, занял свое место, начинает выполнять движения, и все 30-40 человек их повторяют.

И на третий день я начал чувствовать, как меняется мое тело. Все вроде бы очень ненавязчиво, никто не наставляет и не заставляет, но даже три дня двухразовых тренировок с 5-часовыми выходами в горы дают такой эффект, что вы начинаете менять свои внутренние структуры и отношение к происходящему.