Создатель регионального онлайн-радио: «Зачем годами сидеть на «Дошираке» в Москве?»

«На проекте «Народный артист» я видел много глубоко несчастных людей»

– Андрей, можно вкратце об идее регионального онлайн-радио? Откуда она взялась и, главное, почему вы думаете, что это выстрелит?

– Поскольку я сам пишу песни и одно время связывал свою деятельность с работой на сцене, был певцом, для меня всегда был важен вопрос продвижения своего материала на массовую аудиторию. И мне всегда говорили: «А что ты не в Москве-то? Уезжай, что ты в Казани будешь делать?» Но для меня всегда было важно иметь возможность выйти на массовую публику именно в родном регионе.

Потому что в Казани есть потенциал для роста, а в Москве его нет.

– Разве? Обычно приходится слышать обратное.

– Москва переполнена, перенасыщена этими людьми, им там нечего делать, нечем дышать.

– Наверное, если только ты не гений вроде Земфиры*?

– Можно быть гением и не оказаться в нужном месте в нужное время. Это в любом случае лотерея. Как человек, который работал на проекте «Народный артист» и участвовал в проекте «Стань звездой», на всех этих конкурсных шоу, я четко понимаю, что это всегда лотерея для артиста.

– То есть на этих проектах были таланты уровня Земфиры*, которые так и не реализовались, так?

– Я не готов судить об уровне людей. В конечном счете только история выносит эти вердикты – ты гений, а ты нет. Если ты гений, но про тебя никто не слышал, кого это вообще волнует? «Гений? Ну, наливай, пей. Потом унесут» (смеется).

На проекте «Народный артист», например, я видел много глубоко несчастных людей, которые пытались пробить головой стену. Они наслушались каких-то коучей, насмотрелись мотивирующих видео и уверены, что надо еще только чуть-чуть постараться, еще чуть-чуть поголодать, и все обязательно получится. Нет, не получится. Просто потому, что индустрия перенасыщена людьми, которые поют. А для тех, кто пишет песни, особой дороги нет.

– Тогда почему вы поехали в Москву, наверняка повидав все это еще на проекте «Стань звездой»?

– Меня позвали в команду телепроекта, я поехал не как сонграйтер и певец. Мне так и сказали, что в этой индустрии делать нечего, она не готова для того, чтобы в ней работать. И тогда еще не было Black Star (Тимати сам участвовал в «Фабрике звезд») и всех этих продюсерских центров.

Поэтому нам в Казани нужна площадка для того, чтобы у людей, которые поют рок, джаз, блюз, поп и делают это не на национальном языке, была возможность прозвучать. В музыкальной индустрии, как и в любой другой, есть элементы, без которых нельзя обойтись. Чтобы она работала, должны быть в наличии: автор; исполнитель; функция, которая производит продукт и несет за него финансовую ответственность (эта функция может быть на авторе или на певце, а может быть в виде отдельного человека – продюсера); функция продаж, то есть условный распространитель билетов – тот, кто проходит перед зрителями с протянутой шляпой.

А еще должна быть функция донесения этого творчества до массы, привлечения аудитории, рекламы. То есть некий зазывала, который говорит: «Почтеннейшая публика, сейчас перед вами выступит невероятный…» и т.д.

«Население Татарстана не сильно меньше, чем у некоторых стран»

– Так почему это выстрелит-то?

– Смотрите, вот есть четырехмиллионный Татарстан. Если мы сравним территорию и население нашего региона с некоторыми странами, например с Израилем, или с Арменией, или с Грузией, мы вдруг поймем, что они не сильно больше, а какие-то и меньше.

Теперь представим себе какой-то регион мира, в котором музыкантам говорят: «Ну что ты здесь делаешь, поезжай в музыкальную столицу мира Лондон! Или в Лос-Анджелес». И те закономерно отвечают: «Ну, поеду, и что я там буду делать? Да, там есть музыкальная индустрия, но я буду петь не то, что хочу. Я же пою на армянском языке, кому я там нужен, на этом рынке?»

Ровно то же получается в России, когда артист едет раскручиваться через Москву. Я видел это много раз и понимаю, о чем говорю. Он много лет сидит на «Дошираке», не зная при этом, получится у него или нет. В лучшем случае он может пойти сессионным вокалистом к, условно, Леониду Агутину или Льву Лещенко, проработать в этом коллективе много лет, состариться и уйти на пенсию. А есть и «худшие случаи», и их много.

А зарабатывать он в любом случае поедет в регионы, потому что концертная деятельность у артистов осуществляется за счет чеса. Но даже если ты популярен во всей России, тебя знают, у тебя берут автографы, – ты можешь поехать в регион и не собрать там зал. Вот запланировал ты концерт в Иркутске. Есть продажи билетов? Нет продаж. Почему? Ну, не идут. А ты уже заказал зал, оплатил авиабилеты на совершенно конские расстояния. И все это не окупается 600 билетами, проданными в тысячном зале.

Если у этого артиста миллион поклонников по России, то в масштабах нашего региона для такого же уровня популярности достаточно 30 тысяч потенциальных зрителей. При этом в экономике артиста нет этих сумасшедших затрат на длинные путешествия. Из четырех миллионов жителей Татарстана полтора, округляя, вообще проживают в Казани. Когда артист ведет концертную деятельность там, где живет, его расходы резко снижаются. И он может легко и много выступать, достойно жить, заниматься творчеством, а не работать еще где-то, как Цой кочегаром в начале своей карьеры.

Имея потенциальную аудиторию в пять-шесть тысяч человек, певец легко может зарабатывать достойные деньги для того, чтобы заниматься тем, чем он хочет заниматься. Он будет качественнее работать, больше выдавать песен. И музыкальный мир нашего региона таким образом будет лучше развиваться. Многие люди, которые присылали мне свою музыку, говорили: «Мне все равно, что из этого получится, мне писать захотелось. Потому что меня услышат».

Вот это главная тема: человек имеет гарантированный выход на относительно массовую аудиторию. То есть он может показать свои песни большей аудитории, чем просто друзья и родня.

«Вряд ли у татарской эстрады больше миллиона человек горячей аудитории в Татарстане»

– Вы оговариваетесь, что аудитория массовая лишь относительно. А у вас уже есть какие-то цифры по этой аудитории?

– Артистов у нас сейчас ровно 115. Здесь и отдельные исполнители, и группы. У каждого из них есть горячая аудитория на 20-30-50 человек, это те, кто поднимается по любому звонку: где выступаешь, мы обязательно придем. У группы «Прогульщики», например, есть фан-клуб на 150 человек, которые приходят без вопросов куда угодно.

Сейчас горячая аудитория радио «Казань поет» около двух тысяч человек. Это те, кто скачал приложение. Это не случайные люди, на онлайн-радио нельзя попасть, вращая ручку приемника. На него можно попасть, только сделав осознанный выбор: скачав приложение или зайдя на сайт. Только тогда ты слушаешь. Но после этого ты уже больше ничего не слушаешь.

– Почему это?

– Потому что наши слушатели увлечены этой темой. Они слушают специально. Включают и слушают. Они хотят услышать другие группы, которые работают рядом, смежно, делают что-то похожее. Наш слушатель – это не просто человек, ищущий развлечения, он готов повлиять на музыкальный ландшафт своим вниманием, готов высказываться. Может прийти и сказать: что за ерунду вы гоните, и помидорами нас закидать. Или предложить что-то свое.

– Сразу несколько уточнений по ходу вашей речи. Во-первых, вы говорите, что в Татарстане проживает четыре миллиона человек. Но мне кажется, из вашей потенциальной аудитории смело можно убирать процентов 40%, потому что они слушают другую музыку, татарскую.

– Да, в нашем регионе есть внутренний рынок, который готов слушать национальную музыку. И это, кстати, не только этнические татары. Есть люди других национальностей, которые искренне и заслуженно любят татарскую национальную эстраду. И, опять же, среди этнических татар есть люди, которые не слушают татарскую национальную музыку. Как, например, я, русский православный человек, не буду слушать Надежду Кадышеву и казачьи хоры.

При этом я не думаю, что искренних горячих поклонников татарской эстрады, которые слушают исключительно ее и ходят на ее концерты, наберется в Татарстане больше миллиона человек. И в то же время мы понимаем, что среди татарских звезд очень мало «неудащливых» людей. Если человек выбился на «Татар радиосы», если его признали комьюнити и публика, у него практически гарантированно будут полные золы. И с такой аудиторией такое количество татарских исполнителей будет жить просто припеваючи. По крайней мере, они смогут обеспечить себе достойный уровень жизни. Я сейчас не говорю о том, что кто-то будет иметь доходы, как Салават. И не будем считать деньги Салавата (смеется). Самое главное, что человек поет по-татарски – значит, все, его будущее более или менее понятно.

И вот эту аудиторию я не рассматриваю как свою, да. То есть мы не конкурируем с очень уважаемыми мною татарскими радиостанциями или с «Майдан ТВ».

«Когда мы говорим про постановку Тукая в Москве, люди начинают как-то отстраняться»

– То есть если человек написал какой-то модный трек, который вполне вписывается в формат вашего радио, но он на татарском языке, вы его не возьмете?

– Возьму. На «Казань поет» крутится песня Ильгиза Шайхразиева, который поет по-татарски, но не в формате традиционной татарской эстрады. Есть другие талантливые исполнители, которые не вписываются в ее каноны – NABI, группа «Оммаж». Идея «Казань поет» в том, чтобы дать площадку тем, кого не пускают на другие радиостанции.

Здесь, кстати, возникает вопрос внутреннего рынка и рынка внешнего. Внешний – это когда мы имеем дело с татарской музыкой, которая может звучать не только в Татарстане и быть понятной внешнему слушателю. Допустим, NABI одинаково воспринимается в Татарстане, Казахстане, Турции, Эмиратах. И в Европе он тоже воспримется – как мы воспринимаем хорошую музыку на английском или французском. Как мы восприняли Таркана – турецкого исполнителя для внешнего слушателя.

И я бы очень хотел в том числе внести лепту в развитие такого музыкального творчества, которое представит Татарстан на внешнем рынке. Как тот же мюзикл «Книга силы» по сказкам Тукая, который мы с композитором Тимуром Валеевым написали, а Диана Сафарова поставила в казанском ТЮЗе. Он сейчас, кстати, номинирован на фестивале «Музыкальное сердце театра» в номинации «Лучшая пьеса».

Ведь есть много успешных попыток поставить тукаевский материал на внутреннем рынке по-татарски, и это прекрасно. Но как только мы начинаем говорить про Тукая в Москве или соседнем регионе, люди начинают как-то отстраняться. Типа, ой, это ваше внутреннее, нам это не сильно и надо. И тут мы ставим мюзикл на русском языке, который звучит с татарскими мотивами, но при этом очень понятен в музыкальном плане любому европейцу, москвичу и т.д. Он звучит чуть космополитичнее, и это делает Татарстан и татарскую культуру понятной и удобоваримой для человека, который вырос не здесь.

Когда я приезжаю куда-то и слышу татарскую речь, она звучит для меня очень по-родному. А когда москвичи приезжают к нам и идут в ресторан, где слышат песни под баян, они говорят: «Я сейчас умру. Я не могу это слушать дольше десяти минут».

– Раздражает?

– Не то что раздражает, просто он начинает думать, что слушает одно и то же. Он не различает эти песни. И обижаться на гостя здесь невозможно. Я говорю ему – ну это же разные композиции! Нет, говорит, одна и та же. Я ее наслушался, больше не могу, хватит (смеется).

– Понятно. «Акын на одной струне».

– Да. И пока ты не понимаешь, что сначала «акын на одной струне» пел про степь, потом про любовь, а сейчас про тяжелую долю охотника или про горы, для тебя это будет одно и то же.

«Попросил Сашу Панайотова спеть мою песню, а он уже не принимает таких решений»

– Следующее уточнение: хватит ли вам песенного материала? Чтобы даже ваш заинтересованный, как вы говорите, слушатель не бросил вас слушать, поняв через два дня, что вы крутите один и тот же плейлист.

– Когда я начинал этот проект, я, если честно, не верил, что этого материала будет так много.

– Насколько много? Плейлист на год?

– Еще до начала какого-либо продвижения, до начала вещания, просто по знакомым, я собрал 12 часов музыки.

– Сколько это песен?

– Ну, много. Я не считал сами песни, просто выложил их на тайм-линию и увидел, что это 12 часов непрерывного звучания. Сейчас ротационная петля составляет 37 часов. И новые песни продолжают поступать. Например, не далее как позавчера я выложил сразу 13 новых песен. А почему их присылают? Потому что люди начали их писать. Они начали доставать черновики и записывать новые треки. Все эти люди готовы выйти из сумрака. Они начали понимать, что уже точно не едут в Москву и перестают отсылать туда свой материал. Потому что там он никому не нужен.

Вот вам пример. Я попросил Сашу Панайотова, с которым очень хорошо знаком, спеть песенку-иллюстрацию аудиоверсии моей книги. А он говорит: «Не могу, я сейчас не принимаю таких решений». Решение о том, что он будет петь, принимает продюсерский центр Григория Лепса. Авторы присылают туда примерно 50 песен в день, и там не успевают их слушать. Я, говорит, ее туда положу, и если мы до нее дойдем, если те, кто принимает решение, ее выберут, тогда я смогу ее спеть.

Этот поток материала, который приходит в продюсерский центр, позволяет Лепсу выпускать трехчасовые альбомы. Ему принесли – он выбрал и спел. А все остальные песни уходят в стол. Другим исполнителям их, естественно, не дают – с чего они должны делиться своей базой. Надо тебе – иди сам ищи. Люди друг друга не знают, они не понимают, что им делать. Ни в масштабах России, ни в масштабах регионов. Индустрия не обладает этой функцией.

Что происходит у нас в Казани? У нас есть прекрасные радиостанции, которые вещают по-русски. Приходит человек на эту радиостанцию и говорит: поставьте мою песню. Ему отвечают: поставим, но по цене рекламного времени. Потому что у нас есть необходимость платить за частоту, электричество, офис, ведущих, аренду вышки, радиорелейную линию. Каждая минута идет на привлечение либо аудитории, либо денег. Соответственно, они крутят федеральных звезд и продают рекламное время.

Одно воспроизведение песни на таком радио по цене рекламного времени стоит шесть тысяч рублей. Ни один музыкант, не поющий на татарском, не сможет вложить сумму, которая позволит ему создать какое-то общественное мнение по поводу его творчества. У него просто нет таких денег.

И, отвечая на ваш первый вопрос, в чем идея этого радио, – она в том, чтобы предоставить музыкантам такую возможность бесплатно. Мы на этом ресурсе суммируем их аудитории и даем возможность продвинуть свое творчество. Они предоставляют нам свою песню, а мы за это предоставляем им бесплатное пожизненное анонсирование концертов.

«Хорошо бы государство отвязалось от тех музыкантов, которые и так ничего не зарабатывают»

– В каком смысле предоставляют вам свою песню? Вы исключительные права на нее приобретаете?

– Нет, но по закону у нас есть определенные обязательства в рамках взаимоотношений с артистами. Человек должен дать нам свою песню сам, добровольно и желательно в форме просьбы. То есть я прошу их прислать трек мне на почту, чтобы у меня было письмо от артиста. Естественно, Российское авторское общество может сказать мне: «А давай-ка за это артисту какое-то вознаграждение». И вот тогда я отвечу, что в обмен на то, что артист предоставляет мне свой контент, я пожизненно даю ему бесплатное анонсирование.

Единственное, здесь наш проект подпадает под действие поправок к закону о рекламе. Мы обязаны маркировать всю рекламу и все анонсы в нашем аудиопотоке. Вот такой удар от государства. Это беда, но мы думаем, что с этим делать. Я бы очень хотел, чтобы государство отвязалось от тех музыкантов, которые и так ничего не зарабатывают, а теперь вынуждены проходить сложную непонятную процедуру, только чтобы рассказать о своем предстоящем выступлении. Ну, или мы за них вынуждены.

Нам помощь-то от государства не нужна, жили без нее и дальше проживем. Видимо, мы до этого слишком легко жили и надо усложнить. Ну, попробуем пережить и это.

– А в чем ваш материальный интерес в этом проекте? Какова его экономика?

– Экономика очень простая: я планирую продавать рекламу в рекламных блоках. Экономика – это ведь не только доходы, но и расходы. А расходов у нас на сто порядков меньше. Онлайн-радио не существует физически, весь проект представляет собой небольшой системный блок, который стоит на шкафу в прихожей.

– Если у вас не только социальный, но и коммерческий проект, возьмете ли вы в ротацию, например, альтернативную и инди-музыку?

– Мы отбираем вещи по принципу «звучит или не звучит». Если это какой-нибудь дэт-метал, который могут слушать только ценители жанра, а массовый слушатель скажет – что это за кошмар, я умираю, вызовите мне скорую – естественно, мы такую вещь не возьмем.

Панки у нас есть, но это такая вещь, которая звучит хитово. И инди возьмем, если оно звучит относительно хитово. Нам ведь не важно брать все, что человек прислал. Нам важно сделать ставку на какую-то репрезентативную вещь, про которую люди скажут – а, это же тот, который ту-ту-ру-ру-ту-ту (напевает).

Поэтому мы выбираем, и да, иногда мне приходится отказывать. Не часто. Я стараюсь делать это обоснованно, с исчерпывающими объяснениями и с обязательными пожеланиями. Как правило, причина отказа в некачественно записанном звуке. Иногда это может быть фишкой, как перегруженный вокал, спетый в звукосниматель на электрогитаре. Но чаще просто слышно, что вещь слабо сведена. Тогда я даю человеку контакты студий, которые ему могут помочь, или педагогов по вокалу, или музыкантов, которые помогли бы эту вещь докрутить.

«В Apple сделали всё, чтобы найти основания для отказа»

– Андрей, а почему вы вернулись в Казань?

– У меня есть теория по этому поводу, я называю ее теорией чаинок. Размешивая чай, мы можем наблюдать, как чаинки соединяются в центре чашки. Когда человек легче среды, он стремится к центру, а когда он набирает вес и становится тяжелее среды, его выбрасывает из этого водоворота. Как я уже сказал, в Москве нет потенциала для дальнейшего роста. Она перегружена, она просто как раздутый шар.

– Почему тогда многие не возвращаются? У меня масса знакомых, которые продолжают там жить.

– Прекрасно. Это их выбор. Когда человек предпочитает находиться в какой-то системе, работать много, хорошо, успешно за хорошую зарплату, жить в центре, то почему нет. Но я перестал видеть для себя потенциал роста в Москве. Мне гораздо важнее было увидеть «голубой океан», как это называют в бизнесе. А не красный, когда люди рвут друг друга, конкурируя за кусок. Есть люди, которые говорят: стоп, я во всем этом существовать не хочу, я хочу создать что-то новое там, где раньше ничего не было. И создать, может быть, что-то уникальное. Без спешки, может быть, через пробы и ошибки, детские болячки.

Когда я вернулся в Казань, здесь было не принято писать новые песни. Здесь пели каверы, как и все. Я ходил, как городской сумасшедший, и предлагал всем создать, например, новый музыкальный спектакль для республиканской новогодней елки. Мне говорили: «Это не будут слушать, у нас это не пойдет. Мы диснеевские песни перепеваем, и даже на них народ не реагирует».

Я убедил тогда Диану Сафарову, что нужно поставить оригинальную историю с оригинальным музыкальным материалом. Когда это получилось, спустя год фраза «Оригинальный музыкальный спектакль» была в техзадании к республиканской новогодней елке. Так правила поменялись навсегда. Сейчас каждый год республиканская елка – это новый музыкальный спектакль с оригинальным материалом. И это же не просто материал, это люди и студии, которые привыкают создавать.

– Последний вопрос: когда запустилось ваше радио?

– Технически мы запустились 3 ноября прошлого года. Небольшой плейлист в алфавитном порядке гонялся по петле несколько месяцев, пока мы придумывали улучшения и устраняли детские болячки, из-за которых приходилось прерывать вещание. Пробные рекламные блоки пошли с января, приложение для Android вышло в марте.

Самой сложной задачей было создание приложения для «яблочных» устройств. Наверное, представляете, каково, будучи россиянами, вести диалог с американской цифровой платформой. Там сделали все, чтобы найти основания для отказа, но спустя три месяца тонкой работы через подставных лиц в других странах нам удалось выложиться на AppStore (смеется). А с начала сентября мы в состоянии работать полноценно и можем потихоньку вкладываться в продвижение.

* Внесена Минюстом РФ в реестр иноагентов