Ренат Харис: «После эротической поэмы меня благодарили — за улучшение демографии»

Ренат Харис — народный поэт Татарстана, лауреат Государственной премии Российской Федерации (2005), лауреат Государственной премии Республики Татарстан имени Габдуллы Тукая. В 1972-1982 годах заместитель министра культуры ТАССР, в 1982-1989 годах главный редактор журнала «Казан утлары». Депутат Госсовета РТ трех созывов. Автор либретто опер «Любовь поэта», «Сююмбике», «Кара пулат», «Алтын Казан», балетов «Сказание о Юсуфе», «Алтын Урда», созданных в творческом союзе с композиторами Леонидом Любовским, Резедой Ахияровой, Эльмиром Низамовым.

— Ренат абый, оказывается, охвативший весь мир вирус коснулся и вас. Вы буквально побывали между жизнью и смертью. Это страшно?

— В газете «Мәдәни җомга» вышла моя поэма «Реанимация». Она была опубликована и в «Литературной газете» с ее 150-тысячным тиражом, поэтому мою поэму читали и в России, и в зарубежных странах. Звонили люди, спрашивали: «Неужели на самом деле побывали на границе двух миров?» Я, когда начал болеть и даже когда попал в реанимацию, ничего не боялся — думал, как легко пришла эта болезнь, так же просто и уйдет. Но оказалось, что это не так. Когда вышел из реанимации и вновь представил себе моменты, врезавшиеся в мою память из «путешествия» по границе миров, и когда собрался написать об этом, только тогда задумался: и на самом деле, ведь я был на невероятно страшной грани. Если бы сделал всего один шаг за эту грань, то не смог бы вернуться в этот мир — вот такие мысли у меня появились. Когда почитал воспоминания тех, кто «вернулся» после искусственной комы или же клинической смерти, по-настоящему испугался и понял свое состояние — как хорошо, что я до того, как заразился, сделал прививку. Врачи мне тоже сказали: «Были бы невакцинированным, то не удержались бы в этом мире».

Люди вообще ничего не боятся, ходят по улицам, потому что они еще не оказывались на этой границе, они надеются, что их не коснется, их минует, и так попадают в очень тяжелые ситуации. Поэтому, положа руку на сердце, говорю: надо вакцинироваться. Она если даже не убережет от заражения, но может спасти от смерти, дает возможность переболеть в более легкой форме. И пусть татары и другие народы поймут: нам нельзя сокращать свою численность. Нам надо становиться больше, больше и больше! Всевышний устами иудеев уже много веков назад нам сказал: «Плодитесь и размножайтесь!» Об этом нельзя забывать никогда.

— А какие философские мысли пришли к вам после этого? Но, пожалуй, не сразу, а когда уже осознали то, что случилось…

— Да, когда болеешь, такие мысли в голову не приходят. Но если они даже возникают, то где-то в далеком уголке, труднодоступной глубине памяти. Не зря я в поэме «Реанимация» написал «Я окунулся в память». Если душа по пути в иной мир и останавливается на какой-то точке, эта точка — память. Память тела, тоскуя по душе, ее затягивает и возвращает человеку — вот такая мысль пришла. Пока у тела есть память, ты еще можешь вернуться в себя. А если у тела память исчезает, то твоя душа к тебе уже не вернется. Оказывается, умение хранить свою душу — это умение очень ответственно относиться к себе.

— Вы думали о том, сколько незавершенных дел у вас остается в этом мире? Или вы человек, который вовремя все дела доводит до завершения?

— В творчестве невозможно все содержать в порядке и непременно доводить до конца. Это очень интересный момент. Я бы сравнил творчество с очищенной, помытой и подготовленной для прядения шерстью. Волокна внутри этого пучка лежат беспорядочно, а когда ты из нее начинаешь вытягивать нить — это уже упорядочивание этого хаоса. Творчество всегда рождается из хаоса. Все стороны бытия невозможно охватывать единым взором. Жизнь тем и интересна, что там нет единого порядка. Ты пробуешь вытянуть нить из одной стороны клубка шерсти — не получается, с другой стороны — нить рвется, с третьей стороны пробуешь дернуть — и тут потихоньку образуется пряжа. А из пряжи уже можно связать хоть теплые носки, хоть варежки или шапку, свитер, можешь сам носить или же надеть на кого-то.

— У вас много такого, что давно хотели написать, но не знаете, с какой стороны взяться?

— Таких идей очень много. Еще вчера только я закончил писать новую поэму. Это моя то ли шестидесятая, то ли шестьдесят первая по счету поэма. В свои 80 лет я за один год написал три поэмы.

— Но ведь сейчас есть такое мнение, что поэму не читают. Скажите свое слово в защиту жанра.

— Поэму пишут не для того, чтобы ее все подряд читали. Поэма пишется для тех, кто жаждет поэзии, для людей, высоко развитых интеллектуально, с большим жизненным опытом в душе и сердце и желающих развиваться дальше — и разумом, и нравственно, и эстетически. Если король музыкальных жанров — это опера, то высшая точка поэзии — это поэма. Так считает и наш видный литературовед, профессор Талгат Галиуллин. Он лучший знаток в области татарской поэмы.

— Ренат абый, 80 лет — это повод для гордости или уже есть что-то страшное в этом возрасте?

— Я не понимаю тех, кто боится старости. Те, кто смог достичь старости, — самые счастливые люди. У меня есть строки: «Кто счастлив? Кто живет долго — тот счастлив». Это самое большое счастье — долгая жизнь. Но жизнь тоже бывает разной — у кого-то старость проходит в заботе от близких, а кто-то одинок и брошен. Но какой бы ни была эта жизнь, она дороже смерти, сильнее смерти.

В свое время в литературу нас пришло много молодежи. Кто-то ушел из жизни, не достигнув и сорока, кто-то — пятидесяти, шестидесяти, семидесяти. А мы, несколько человек, дожили и до восьмидесяти. Говорю же, в 80 лет я написал три поэмы. Если жизнь дала мне такую возможность, значит, я сумел привести свою жизнь до этого состояния. Значит, с этой стороны я очень счастлив и это мое счастье является основой для всех остальных моих радостей.

— Это из-за правильного образа жизни?

— Думаю, тут много факторов... Отец мой прожил до 87 лет, а мама — до 82. Они до последнего своего дня не теряли ясности ума. Я хотел бы, чтобы и мне было суждено такое.

— Какой период вашей долгой жизни вспоминаете с особой ностальгией?

— Для меня каждый период моей жизни дорог, я их вспоминаю с теплотой. Но все же не хотел бы возвращаться ни в один из них. Наоборот, у меня есть желание с данной точки двигаться вперед. Назад не хочу.

— У вас есть сожаления о том, что в свое время было сделано неправильно — ошибся, струсил?

— Конечно есть. Такие сожаления всегда бывают в душе. Такие чувства помогают в творчестве. Радость не располагает к погружению в глубокие раздумья. А сожаления, тоска, горе ввергают тебя в бурю или пожар философских размышлений, и именно такое состояние питает творчество. Это зовет и манит, дает силы творить. Моя последняя поэма начинается со слов: «Память мою задела крапива». Я там пишу о том, что память моя «зачесалась», хочется ее почесать, растормошить всё, что там хранится, и выложить на бумагу — таким образом, успокоить ее.

— А если сожалеете о чем-то, вы обычно стараетесь оправдать себя или признаете свою вину?

— Никогда не винил себя и не оправдывал. Если виноват, то это сопровождается мыслью — да, лучше было бы поступить по-другому. Я думаю, что в жизни я никогда никому плохого не сделал. А если бы спросили, кому какое добро сделал, то смог бы вспомнить и какой-то составить список. И он был бы довольно длинный. Но нельзя свой добрый поступок потом использовать в своих интересах, это уже приводит к коррупции и снижает твои человеческие качества. Сделай добро и забудь о нем! А когда надо, сумей и вспомнить. Если сделал что-то плохое, то должен извиниться. И всеми способами искупи вину перед этим человеком или обществом, а прежде всего — перед собой.

— Были такие случаи?

— Нет, такого со мной не было. Но если такое случится, то я бы поступил именно так. Вот такое понимание этого живет в моем сознании.

— А люди умеют быть благодарными? Речь о тех, кому вы помогли.

— Как ни жаль, очень много таких, кто не благодарен. Особенно среди нынешней молодежи. В наше время люди еще в какой-то степени умели быть благодарными. А современная молодежь — писатели, поэты — этого не умеют.

У нас в Буинском землячестве есть медаль — называется «Рәхмәтле якташ» («Благодарный земляк»). То есть ты должен поблагодарить свой район за то, что родил тебя, воспитал и сделал человеком и оказывает тебе помощь, вдохновляет. Если мы своему району в каком-то деле помогаем, значит, мы сумели отблагодарить свой район, свою деревню. Таким людям мы вручаем медаль «Рәхмәтле якташ».

— Для вас важна связь с районом?

— Безусловно, важна. Каждый по-своему Антей — оторвавшись от родной земли, он теряет свою силу. Родная земля связана и с родным языком: если ты оторвался от родного языка, если ты ногами перестал стоять на этой земле, то теряешь свою силу и не находишь адреса, чтобы направить красоту своей души.

— Ваш родовой дом сохранился?

— Конечно.

— Там кто-то живет?

— В доме, в котором я родился, никто не живет. Но мы туда ездим.

— Какое будущее ждет этот дом?

— Это для нас проблема. Жить там мы не сможем, не потому что условия в доме плохие, просто наша жизнь устроена в городе — в деревне нам уже сложно. Брат мой ушел из жизни. Наши дети, внуки, правнуки туда не поедут. Но кому-то отдавать дом тоже не хочется. Пока стоит. Приезжаем, наводим порядок, красим…

«Неправильно писать “для будущего”»

— Сколько у вас произведений неопубликованных, не увидевших свет в виде книги?

— Их у меня набралось на три-четыре тома, но они потихоньку издаются. В этом году вышел сборник моих пьес, увидел свет довольно толстый сборник стихов и поэм «Өмет йолдызы» («Звезда надежды») в Татарском книжном издательстве. Я люблю стихи копить, а потом выпускать солидным сборником. Книга стихов пишется не для всех, она для любителей поэзии. И хотя все любят пользоваться стихами, например при поздравлениях на различных банкетах, однако очень мало тех, кто берет в руки книгу со стихами для извлечения какой-то мудрости, впечатлений, ради очищения души, чтобы увидеть в них собственную душу.

— И кажется, что таких сейчас становится все меньше.

— Больше или меньше — сказать не могу. Когда смотришь тиражи книг, сколько их непроданных лежит на полках магазинов — одно дело, а когда на разных мероприятиях видишь вдохновленные выступления чтецов, то наоборот, уже испытываешь радость. Стихи — это деликатес, не для ежедневного потребления, их надо потреблять со знанием места, быть ценителем. Словами моего любимого поэта Дэрдменда: «Кирәк наз гына, ул да — урыны белән, аз-аз гына…» («Надо нежно, местами, по чуть-чуть»).

— Но иные стихи становятся текстами для песен, и тогда уже они потребляются ежедневно…

— Вот такие стихи меня уже не радуют. Я не понимаю исполнителей, которые берутся петь плохие тексты. Написать можно что угодно, но если ты исполнитель профессиональный, умный, обладающий вкусом и знающий литературу, язык, то не должен петь разную белиберду. Сейчас исполнителю можно предлагать все что угодно, он споет и особо вникать в смысл текста не станет. Нынешние эстрадные артисты даже не думают, что способствуют появлению и распространению антихудожественной литературы. Самая большая вина в порче эстетического вкуса общества — на них. Каких только слов не услышишь, когда они поют! Поразительно! И это поет человек, считающий себя артистом.

— Приходилось ли вам автору или исполнителю звонить по этому поводу или возмущаетесь больше про себя? Что-нибудь делаете, чтобы это исправить?

— Я звоню на радио и спрашиваю: «Вы сами слушали эти тексты?» Они мне: «Ну поют же, Ренат абый, мелодия хорошая, голос хороший».

— У вас есть произведения, которые были написаны, но не нашли своего читателя, понимания, и вы надеетесь, что найдут в будущем?

— Я не пишу произведений, которые не находят понимания сегодня. Наверняка не все из моих произведений достаточно глубоко понятны большинству, но пишу я их, безусловно, с надеждой, что все равно поймут.

— Это разве не одно и то же?

— Будущее неизвестно. Будущее за очень дальними горизонтами. До этого горизонта еще предстоит перейти много рек и лесов — его не видно. Поэтому не стоит писать в надежде, что твои произведения поймут в будущем. А в некоторых стихах, поэмах есть вещи — сегодня они непонятны, точнее, их понять могут, но они не принимаются. Например, в одном из своих стихотворений я желаю исчезающим деревням счастливого пути. Кто-то меня понимает, но эту мысль они не принимают — как же это, Ренат Харис желает исчезающим деревням счастливого пути?! Потому что, по мнению моих оппонентов, исчезнет деревня — исчезнет и татарский язык, наша нравственность, то, другое, пятое, десятое. А ведь деревня, если не умрет через 20 лет, через 120 лет все равно от нее ничего не останется. Едешь в Европу — ни в одной стране деревень не увидишь. Ни в одной из развитых стран нет таких деревень, как у нас — татарских, чувашских, марийских, русских, у них деревни — это небольшие, из 20-30 домов города. В них все условия, которые есть в городе, на полях они уже, как у нас, не работают и коров, как у нас, не доят. Там всё делается по-другому, но люди сохранили свою аутентичность, национальные особенности. И родные языки даже после того, как исчезли деревни, сохранились. А мое стихотворение заканчивается словами: «Мы должны жить сегодня так, чтобы даже при исчезновении деревни наш язык никогда не исчез». Наша цель — научиться жить так, чтобы даже без деревень наш язык сохранился, чтобы мы живыми и здоровыми перебрались на ту сторону горизонта, не растеряв нашего родного языка.

— Кто вас в жизни поддерживает? С кем вы общаетесь в трудные, тревожные моменты?

— Имен не назову. Я больше общаюсь с людьми из науки — историками, философами, литературоведами… Мои лучшие собеседники — это несколько журналов. Например, с удовольствием читаю «Наш современник». Какая там публицистика! Наши татарские ученые там тоже высказываются, но, к сожалению, казанских ученых там практически нет, это татары Москвы или из других городов. Я читаю их и восхищаюсь. Переживаю, почему же из Казани нет таких ярких выступлений на страницах этого журнала и почему в издающихся в Казани литературно-публицистических журналах не выходят такие сильные публицистические или философские материалы.

— С коллегами по цеху — поэтами, писателями общаетесь?

— Встречаемся, общаемся. К сожалению, не замечаю со стороны молодежи тяги к таким, как мы, прожившим долгую жизнь. Молодые не хотят сближаться со старшим поколением, у них свой мир! А их собственный мир очень сильно отличается от нашего. Когда мы были молодые, наш круг общения был очень большой. А эти общаются не с людьми, а с принявшими облик человека гаджетами — разница большая.

— Вы следите за творчеством молодых?

— Конечно.

— Попадаются классные вещи? Может быть, даже звонили молодому автору, чтобы похвалить.

— Например, несколько лет назад я как-то заметил рукописи, которые должны были обсуждаться в секции поэзии в Союзе писателей. Взял один лист, почитал стихотворение, затянуло — прочитал два, три, четыре. Затем выпросил всю папку, читал дома — и написал отзыв: «Если даже у этой девушки еще не издана книга, она уже достойна быть принятой в Союз писателей». Меня самого в свое время даже без опубликованной книги приняли в творческий союз. Эту поэтессу я никогда не видел, раньше о ней ничего не слышал. И вот однажды мне приходит письмо, открываю — небольшая книжица. Мои текст-отзыв взяли в качестве предисловия и издали книгу. Это Гелюса Батталова. Внутри — автограф, где она благодарит меня за поддержку и высокую оценку ее творчества.

Я выписываю журналы — «Казан утлары», «Идел», «Сөембикә», «Сәхнә». Получив свежий номер, читать начинаю со стихов и поэм. Я чувствую гордость и радость оттого, что писателей у нас еще много, у других народов уже почти не осталось тех, кто пишет на родном языке. Молодежь непременно читаю. Есть мировая литература, российская, литература соседних народов, на каком они уровне и где этот конкретный автор находится на этом фоне — я это хорошо вижу, если обратятся, готов им сказать.

— …но не обращаются.

— Видимо, все молодые писатели сейчас себя считают академиками.

«Связанные с эротикой чувства — самые возвышенные, чистые, глубокие»

— Говорят, что поэзия — это молодость, поэзия — это чувства, страсть. А что может вдохновлять человека в возрасте на чувства?

— Вдохновение — во всем.

— Женщина? Насколько она может быть источником вдохновения?

— Женщина будет вдохновлять мужчину даже на смертном одре. Даже при смерти…

— Это определенная, конкретная женщина или поэт может в один момент влюбиться в проходящую мимо на улице женщину и создать стих?

— Вы можете визуально мечтать о том, чего нет? Можете представить себе то, чего нет? Женщина и чувства к ней — всегда источник вдохновения.

— Вы ответили в широком смысле. Тогда в продолжение темы — ваши эротические стихи 90-х годов. Они рождались из страсти или же подсказаны разумом, ведь в те годы эта тема в татарской литературе была почти табуированной?

— Связанные с эротикой чувства — это самые красивые, великие, чистые, глубокие, самые прекрасные чувства человека. Если бы не было этих чувств, ни одно художественное произведение не состоялось бы как художественная литература. Это чувство свойственно только человеку. У животных это инстинкт, а у человека инстинкт связан с его разумом и чувством. Это чувство, которое присуще только разумному человеку. И первобытное чувство. Если ты можешь красиво описать его и красиво показать свое творение… например, у пирога есть тесто, а есть начинка — значит, ты напрямую попадаешь в эту начинку.

В татарской литературе эротические произведения были и до меня. Например, стихи Габделджаббара Кандалый. И у Тукая они есть, и у Дэрдменда. Надо суметь их видеть. Им удавалось очень красиво передавать эти чувства…

— В советское время не было.

— Как не было? Моя поэма «Три поцелуя» была написана в советское время.

— Не было и появились ваши. Для кого-то вы автор первых эротических стихов.

— Это так. Сказал же, в 80 лет я написал три поэмы. Первая из них называется «Татарский Декамерон». Она состоит из десяти эротических новелл. Ее можно назвать и повестью. Академик Дания Загидуллина определила ее как новеллино. Возможно, и так. Тогда это первое в татарской литературе произведение этого жанра. Но ее невозможно напечатать в журнале, потому что она для тех, кому уже исполнился 21 год.

— Даже не 18+?

— Можно и с восемнадцати. Но лучше, если с 21 года. Я, например, сам женился в 21 год. Поэтому хорошо, если с этого возраста.

Это произведение вошло в мою новую книгу «Өмет йолдызы».

— Интрига...

— Да, в публичной печати выпускать ее как-то неловко. В свое время «Три поцелуя» вышли в «Казан утлары», и этот номер журнала просто растерзали.

— Он стал бестселлером…

— Да. Стал бестселлером. Поэма была в одном из номеров 1993 года. В деревнях я специально смотрел — в библиотеке все номера журнала есть, а этого номера нет. Или есть, а этих страниц нет — видимо, кто-то их вырывал и забирал себе. Если в школах встречи проходили без учеников, учителя активно расспрашивали меня о поэме.

«Татарский Декамерон» тоже можно было бы опубликовать в журналах. Но сейчас журналы маркируются по возрастным ограничениям, а «Казан утлары» промаркированы как 12+. Если напечатать вещи 21+, то журнал может пострадать. На литературно-культурном пространстве Татарстана есть только одно место, где может быть напечатана эта поэма, — это книга автора.

— Значит, восьмидесятилетие вы встретили вот такой эротической поэмой.

— В прошлом году, когда началась пандемия, мы уехали на дачу на Лебяжьем озере. Вы же знаете «Декамерон» Боккаччо, там десять юношей и девушек, бежав от чумы, уединяются в монастыре, и каждый рассказывает по десять новелл, многие из них были эротического характера. Я писал на этом примере. Десять человек уединяются на писательской даче на Лебяжьем и каждые десять дней собираются и рассказывают друг другу случившиеся с ними эротические истории.

— Прототипы тоже есть?

— Этого вам сказать не могу. Почитаете сами.

— И мы начнем искать прототипы.

— Это уже ваше дело.

— А поэма «Три поцелуя» сразу была опубликована? Не пришлось держать «в столе», в ожидании, пока наступит ее время?

— У меня практически нет неопубликованных произведений. Есть, но не вышли не из-за каких-то ограничений по нравственным или политическим причинам, а просто потому, что у меня руки не доходят.

— «Три поцелуя» людям понравились. А что сказали коллеги, поэты?

— Разное говорили. Кто-то ругал. А кто-то благодарил. Думаю, после «Татарского Декамерона» тоже будут. Кто-то сказал спасибо: «Ренат Харис, наконец, меняет демографию татар в лучшую сторону». Все было.

— Больше понравилось женщинам или мужчинам?

— Женщинам.

— А что сказали наши уважаемые аксакалы?

— В то время наши аксакалы приняли хорошо. Не помню, чтобы из деятелей литературы кто-то выступил с критикой. Я получал разные письма. Кто-то писал: «Мы не знали, что Ренат Харис настолько испорченный, безнравственный человек». Но больше было тех, кто восхищался — насколько тонко, сдержанно и красиво можно было передать эти интимные дела так, чтобы пробуждать не пошлые низменные чувства, а что-то очень возвышенное и красивое.

— Поэма была переведена?

— Ее пытались издать отдельной книгой, особенно женщины. Я не дал согласия. А что касается перевода… Конечно, можно было бы, но нужен переводчик, который сумеет перевести без подстрочника. Мои произведения переводят по подстрочнику, который делаю я сам. Я ведь по образованию учитель русского языка. Публицистику, статьи по литературоведению я пишу на русском, и никто никогда их не правит. Русский язык я знаю. Но этого знания недостаточно, чтобы писать стихи. Есть русское слово «владеть». У татар эквивалента ему нет. Я, например, знаю, что такое шпага, но ей не владею, поэтому на поединок со шпагой я не выйду. Я русский язык знаю, но им не владею, или только в узкой сфере…

— Вы писали эту поэму, чтобы восполнить пробел после Кандалый и Дэрдменда, или чувства вас подтолкнули?

— Не могу сказать. Писать только потому, что до тебя это кто-то написал, считается эпигонством. Если у тебя в голове зародилась идея, значит, что-то к этому подтолкнуло. Идея написать «Татарский Декамерон» возникла из-за ассоциации условий пандемии коронавируса с теми условиями, в которых «Декамерон» был написан. Есть у меня, например, поэма «Татарский «Титаник». Она написана после того, как затонул теплоход «Булгария», когда погибли люди.

«Источник всякой мерзости — алчность и зависть. Я это все испытал»

— Раз затронули тему трагедий, хочется спросить у вас об одном вашем поступке — присужденную вам премию Вагапова вы отдали женщине, которая героически повела себя во время нападения на 175-ю гимназию в Казани. Ваш поступок оценили как достойный восхищения.

— История возникновения фестиваля имени Рашида Вагапова очень интересная для меня. Кажется, я еще работал в областном комитете партии, ко мне пришел Рифат Фаттахов. Говорит: «Давайте организуем фестиваль имени Хайдара Бегичева, это такой хороший певец». А я говорю: «Он очень хороший певец, но есть тот, кто даже выше, — твой земляк Рашит Вагапов». Рифат со мной согласился. Так мы основали фестиваль. Позже Рифат Фаттахов защитил диссертацию по творчеству Рашита Вагапова, сейчас он кандидат философских наук, специалист по эстетике. Мы все делали сообща и сейчас дружим. На фестиваль приезжали такие выдающиеся люди, как Бибигуль Тулегенова, Зураб Соткилава. Приезжал большой русский поэт Егор Исаев, участвовал Мустай Карим, были чувашские поэты. Все это мы делали вместе с Рифатом Фаттаховым. Видимо, с учетом вот такой моей деятельности к 80-летию премию вручили мне — я очень благодарен Вагаповскому фестивалю. Это фестиваль высокого качества, стиля, мы должны развивать его и помогать ему.

И в дни вручения премии случилась трагедия в 175-й гимназии. Среди пострадавших оказались и наши земляки из Буинского района. Когда узнал это, решил — отдадим премию или 175-й гимназии, или кому-то, кто героически повел себя в этой ситуации. Быстро посоветовались с земляками, и я решил, что премию надо отдать Таскире Ахмадуллиной — вахтеру гимназии, которая в самый нужный момент нажала на кнопку тревоги и пошла по коридорам предупредить детей и учителей, чтобы они заперлись в своих кабинетах. Что интересно — она из родного села Баки Урманче — Күл Черкене (Черки-Гришино). Мои родители много лет преподавали в этом селе. Оказалось, Таскира ханум училась у моего отца.

— Ренат абый, какие выводы мы должны сделать из этой трагедии?

— Предвидеть такие трагедии невозможно. Всегда стремясь к хорошему, мы в то же время должны чувствовать, что в жизни есть и плохое. Для этого мы должны обладать высокой нравственностью, высокой гражданственностью и общественным сознанием. Максим Горький сказал: «В жизни всегда есть место подвигу». Когда потребуется совершить подвиг, мы должны быть к этому готовы. Но человек рождается на свет не для того, чтобы совершать подвиги.

В моей поэме «Җәлилчеләр» есть строки: «Мы не живем в поиске подвигов». Не только в годы войны, но и в наши дни трагедии случаются — многие не готовы к этому. Джалильцы были готовы. Потому что в их душе красота и трагедия, общественное сознание и политическое сознание находились в гармонии: они знали, что делать, как поступить.

— А разные подонки — они рождаются такими или их до такого состояния доводят какие-то обстоятельства?

— Природа не рождает подонков. Даже самые хищные звери, самые ядовитые змеи — они не мрази, это рожденные природой силы, но они могут быть и плохими. Могут отравить, могут и исцелять. Мерзость создают люди, общество.

— Человека к этому состоянию привели обстоятельства?

— Конечно. Только сам человек. Невоспитанность рождает мерзость, предательство и другие негативные вещи. Источник мерзости — алчность и зависть. Я это все испытал…

— Если вернемся к теме Рифата Фаттахова. Вы говорите о нем с уважением. Но в последнее время были сразу несколько случаев его конфликта с исполнителями — он с ними не очень красиво расстается. Были скандалы с Филюсом Кагировым и Ришатом Тухватуллиным. А теперь вот взаимные претензии с певицей Залиля (Рузиля Бадретдинова). Это просто наши артисты не умеют работать с продюсерами или можно допустить, что Рифат Фаттахов действительно мог нарушить их права?

— Ничего этого я не знаю и знать не хочу. Я смотрю только результат. Если сегодня Филюс Кагиров известный исполнитель, кто его таким сделал? Фонд Вагапова, созданный Рифатом Фаттаховым! А Ришата? Он же! Результат вот такой, а как был достигнут этот результат — уже другой вопрос. Здесь обе стороны могут быть виноваты. Это очень незначительный вопрос, и наши журналисты вообще не должны обращать на это внимания. Это не дело журналистики. Журналистика должна поднимать наших личностей, у которых есть основание называться великими. А если, поднимая, видит их недостатки, пусть и покритикует. В одной из своих книг я писал: «Почему великие нации являются великими? Потому что умеют поднимать своих живых великих». Журналисты должны действовать исходя из этой точки зрения. Скажем, журналист должен в первую очередь защищать зрителя от антихудожественной песни, слабого спектакля…

— Разве журналист не должен был защитить пострадавшую от продюсера молодую певицу? Она подписала контракт по неопытности…

— В подобных случаях человек только сам себя может выручить. Если по глупости подписал, то в первую очередь должен винить себя. Если хватит ума, то должен думать: «Я же подписал, поэтому должен уметь терпеть, суметь работать в этой сфере». Фестиваль Рашида Вагапова — очень престижный фестиваль. У руководителей настроение тоже может меняться, но фестиваль из-за этого не меняется. Артист работает не с руководителем, а на фестивале — пусть понимают это.

«В своей жизни никогда даже коллективные письма не подписывал»

— Еще одна тема. Мы часто обращаемся к вам за комментарием в качестве эксперта. Вы всегда высказываете конкретное мнение, мы очень ценим это. Часто ваша позиция совпадает с официальной, вы как бы расшифровываете, разъясняете позицию властей. И у меня вопрос — это все-таки ваше собственное мнение или как человек, некогда работавший во власти, вы говорите это еще и из уважения к официальной позиции?

— То есть вы спрашиваете, лицемерит Ренат Харис или нет?

— Да.

— Я стараюсь никогда не лицемерить. От этого мне никакой выгоды или интереса нет. Я стараюсь высказывать свое мнение. И никогда не старался быть сторонником официально принятой позиции. В своей жизни ни разу даже коллективные письма не подписывал. Я не хочу идти за чем-то общим, я имею свое собственное мнение. Если посчитаю нужным, могу сам написать и Президенту, премьер-министру, министру и в Москву. Так и делаю. Например, вы знаете, почему сейчас фильм «Орда» не показывают? Думаю, на это повлияли и мои слова о том, что татары в этом фильмы представлены в негативном, антиисторическом ключе, и об этом я высказался в Совете по культуре и искусству при Президенте России, членом которого я состоял с 2013 по 2018 год. Я сказал, что фильм клевещет на народ, который за несколько десятилетий до рождения Коперника писал, что Земля кружится вокруг Солнца, и цитировал стихи Саифа Сараи.

— Я не знала.

— А я не афиширую.

— В этом году, когда возникла ситуация с возможным переносом праздника поэзии из Казани в Арский район, я вам позвонила за комментарием, зная, что вы один из основателей этой традиции. Вы поинтересовались, какое было решение властей.

— Независимо от официальной позиции, Праздник поэзии должен быть. Но с учетом обстоятельств. Если пандемия усиливается, то, конечно, его нельзя проводить — хоть в Казани, Кырлае или Альметьевске. А если кто-то захочет отменить его в Казани и вместо этого провести в Кырлае или Челнах, то я с этим никогда не соглашусь. Если есть возможность, то он должен быть, и непременно в Казани. Моя позиция такова, такой она будет и завтра. Но есть нюанс. Праздник Тукая не должен был проводиться у памятника Тукаю рядом с оперным театром. Правда, в годы работы заместителем министра культуры я сам перенес его туда. Потому что раньше он проходил у памятника Тукаю около озера Кабан, там невозможно было читать стихи под грохот трамваев.

Сейчас времена изменились. Я участник многих литературных и поэтических праздников — Пушкинского, Лермонтовского, Толстовского, Аксаковского, Есенинского, Островского, Гамзатова, Сеспеля… Ни разу не видел, чтобы Пушкинский праздник проходил на тротуаре, а у нас именно так проходит. Известные литературные праздники проходят в парках. В Болдино, Михайловском, Ясной Поляне, Уфе, Рязани, Чебоксарах… То, что мы сегодня устраиваем праздник на Театральном переулке, это не достойно Тукая. И Татарстану не делает чести. Не соответствует уровню Казани и великой татарской нации.

Прекрасное место для праздников поэзии — это площадка в Ленинском садике, за памятником Бутлерова. Там поднимается лестница к университету. Можно просто менять баннеры — сегодня Тукай, завтра — Пушкин, можно проводить дни Державина, Боратынского, Хлебникова. Или, например, праздник Заболоцкого, а можно и праздники Джалиля, Такташа, Фатиха Карима… Я и сегодня живу с такой идеей. Я писал и Президенту, и мэру. Ничего не вышло. Они, правда, пояснили, что эта лестница принадлежит не городу, а университету. А университет уже относится к Москве. Тут возникает вопрос имущества...

— Ренат абый, писатели вашего поколения, видимо, состояли в Союзе писателей СССР. А сейчас наши писатели в основном в татарстанском Союзе. А вы помимо нашего состоите в каком-нибудь российском Союзе?

— Конечно. В Союзе писателей России.

— Осенью председатель союза Николай Иванов и некоторые члены этой организации побывали в Казани. Как вы считаете, в чем суть этой встречи?

— Союз писателей Татарстана в свое время отделился от Союза писателей России. В 90-х, возможно, это было и актуально. Мы защищали свой суверенитет, старались его укрепить. Возможно, это было и правильно.

Прошли годы, времена изменились. Союз писателей Татарстана остался в изоляции. Татарстанский союз никуда не приглашают. Писатели Татарстана не ездят и на Пушкинские, Лермонтовские, Блоковские праздники. Это, конечно, не смертельный недостаток, можно существовать и так. Но результаты этой замкнутости отражаются и в произведениях наших поэтов и писателей. Когда они хотят писать более масштабно, то начинают высасывать из пальца. Эти недостатки есть практически у каждого из наших писателей. Наши молодые писатели удивительно способные. Но вращаясь лишь в своем кругу, образно говоря, барахтаясь в своем горшке молока, масла не получишь, а вот из сливок — можно. Сколько в молоке ни плавай, все равно это молоко, а сливки — это уже более плодовитый, плотный, густой материал.

Я считаю, что писатели Татарстана безусловно должны быть вместе с писателями страны. Что теряет татарстанский союз от укрепления связей с российской организацией? Ничего не теряет. Сами будем принимать членов в Союз писателей, сможем издавать что хотим. Просто открывается возможность расширить масштаб наших произведений, отношения, общение между писателями. Хотим мы идти туда или нет — это наше дело. Никто нас загнать куда-то не может. Среди наших видных писателей тоже были замечания, что российские писатели сами разделились на разные организации. Какое нам дело, что они разделились?! Мы же с присоединением к Союзу не станем участвовать в их интригах. Мы будем защищать свои интересы. Но наша трибуна станет шире.

— В составе Союза писателей России под руководством Иванова — 91 региональный союз. Получается, мы будем 92-й организацией? А по мнению Ркаиля Зайдуллина, мы с ними должны общаться на равных.

— А как он интерпретирует это равенство? По каким меркам равны? Есть такая мерка? Нет такой! Число писателей — несопоставимо, тиражи наших изданий — тоже. Будем сравнивать, кто раньше был образован, то есть старше? Например, Союз писателей Чувашии возник раньше нашего. Как еще мы должны быть равны? Перед законами каждый писатель и наши организации всегда были равны. Я многие годы избирался секретарем Союза писателей России. Меня на съездах писателей России избирали другие республики, потому что татарстанский Союз туда не может направить делегацию — он к нему не относится. Независимо от того, есть Союз писателей Татарстана или нет его, я работал членом Совета по культуре и искусству при Президенте России.

У меня есть поэма «Ант суы», ее за год опубликовали 16 журналов, альманахов и газет от Владивостока до Калининграда, потому что они знают автора. А сейчас в Москве и других регионах России, можно сказать, ни одного татарского писателя не знают, для них татарские писатели — это Муса Джалиль, Фатих Карим, Адель Кутуй… Мои сверстники иногда спрашивают о Заки Нури и Гарифе Ахунове…

— А Гузель Яхина? Она тоже татарский писатель?

— Ее, конечно, знают. Но татарских писателей, проживающих в Казани, никто толком не знает. Кое-кто из татарских писателей подходил ко мне с просьбой посодействовать, чтобы их опубликовали в «Литературной газете» или же в журнале «Наш современник». Я по возможности помогаю — видите, наверное. Писателя должны знать. Если не знают, то даже очень хорошее произведение твое могут не взять для публикации. А значит, ты не можешь показать достижение татарского народа перед другими народами. Может, ты и хороший поэт, прозаик, драматург для татар, но только для татар. Ты должен задумываться не только о себе, но и об имени своего народа, бренде. Надо думать о том, что ты своими творениями можешь демонстрировать духовный уровень своего народа! Тогда уже ты будешь вынужден повысить требовательности к себе, к своим произведениям.

— Писателю свое кажется хорошим. А кто должен определять, оценивать их творения, что они действительно российского, мирового уровня?

— Оценивает, в первую очередь, писатель сам. Но исходя из чего? Если мерилом будет уровень современной татарской литературы — одно дело, в Татарстане он хорош, однако даже в соседних регионах его не видно. Чтобы оценивать, нужно встать на более высокую ступень. А как ее достичь? Через общение. Он должен знать, что пишут в Саратове, Нижнем Новгороде, Дагестане и так далее. Что пишет Исхак Машбаш из Адыгеи, якутский писатель Николай Лугинов, Бронтой Бедюров из алтайцев. И тогда он уже немного по-другому начнет относиться к своим творениям: почему Лугинов написал роман о Чингисхане, а не я, почему русский писатель из Волгограда Анатолий Егин написал роман о хане Узбеке, а не я? Если он будет думать в таком русле, то он сам поднимется на уровень выше. Кстати, роман А. Егина «Үзбәк хан» по моей рекомендации был опубликован в «Казан утлары» в хорошем переводе Рустема Галиуллина.

— А писатель может критически отнестись к своему произведению? Нет такого, что все написанное им ему самому кажется хорошим?

— Конечно, свое тебе кажется хорошим. Ты же и к своему произведению смотришь с этого уровня. Я свое новое произведение завершил вчера после 9 часов вечера. Прочитал супруге Лилии. Сам читаю, сам смотрю на нее, сам же пытаюсь оценить то, что читаю. Прочитал, мы поговорили. Пришли к мнению, что произведение еще не до конца использовало свои потенциальные возможности. Первым такой вывод сделал, конечно, я сам, а она меня поддержала. Вот так и оцениваешь! Это — так, по-простому. А по серьезному — высокообразованный писатель нутром чувствует свое творение и знает его цену.

Ко мне приходили писатели, не только татары, но и чуваши, приносили свои произведения: «Вы член редколлегии в журналах “Дружба народов”, “Наш современник”, посмотрите, нельзя ли в них опубликовать?» Я смотрю их работы, и, хотя и неимоверно трудно, говорю: «Для нас это интересно, а для них — не та высота». Потому что у меня ведь еще и свое имя есть. Хочется ли мне, чтобы говорили: «Ренат Харис предложил, но это невозможно опубликовать?» Я тяжело переношу отказы и себе, и друзьям.

— Вот сейчас восьмидесятилетний Ренат Харис почитает то, что писал тридцатилетний Ренат Харис, и что он скажет? Может он сказать — эх, вот это можно было и не писать?

— Таких вещей у меня нет. Я всеми своими произведениями в основном доволен — это мой жизненный путь, это мои этапы творчества, и я с уважением отношусь к этим этапам. Например, у меня есть поэма «Сабантуй», которую я писал в 25 лет. Она уже более 50 лет каждый год звучит на радио ГТРК «Татарстан» и ее русская версия — на московском радио. Наподобие пушкинского «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», я себе иногда говорю: «Эх, Ренат, если ты еще в те времена, когда был не Ренат Харис, а Ренат Харисов, писал такие вещи, ты уже не имеешь права опускать планку».

— Ренат абый, последний на сегодня вопрос: что такое грех и что такое савап?

— У меня есть поэма «Һарут һәм Марут». Харута и Марута — двух ангелов Всевышний отправляет на Землю узнать, какие злые вещи творятся здесь. Они обнаруживают, что везде процветает разврат. Они и сами влюбляются в женщину и начинают прелюбодействовать, даже убивают ее мужа. За это Аллах лишает их крыльев и навечно замуровывает в темнице под башней. И сегодня под этой Вавилонской башней живут те падшие ангелы. Но по моей версии они спасаются оттуда и прибывают в Казань. В этой поэме я рассуждаю о грехе и добродетели. Один и тот же поступок с одной точки зрения — греховный, а с другой — это добро. Поэтому различение греха и добродетели — это дело каждого, это дело закона, нравственности.

Я, например, не могу категорично ответить на вопрос: что является грехом? Например, к вдовам фронтовиков ходили вернувшиеся живыми из войны мужчины. А для кого же это грех и для кого — добрый поступок? Женщина создана Богом для рождения детей, продолжения рода человеческого. Мужчина — чтобы сделать это возможным. Если они не сойдутся, Всевышний не должен это одобрять. Так это грех или нет? Поэтому вопросы греха и добра — очень сложные вопросы. Согласно преданию, на каждом плече человека сидит по ангелу, один записывает его светлые дела, другой — темные. А как, интересно, они отличают грех от добродетели? Этот вопрос уже сам может стать основой для нового произведения.

Благодарю за интересные вопросы. Творчество, по сути дела, это поиск ответов на вопросы жизни — чем интереснее вопросы, тем интереснее поиск ответов на них, то есть — Жизнь!

Рузиля Мухаметова, intertat.tatar 
перевод с татарского