Поэтесса Лилия Салахутдинова-Тимергалиева: «Мечты похоронила вместе с сыном…»

– Лилия, каким для вас был этот год, с какими чувствами вы его провожаете?

– Год для меня был тяжелый, но сбылась одна моя мечта – летом впервые в свой жизни съездила на море. С родной сестрой отдыхали в турецком городе Белек. Я так вдохновилась, что сразу после приезда написала стихотворение.

У меня есть ощущение, что итоги нынешнего года привели меня к новому этапу в моей жизни. Думаю, в следующем году будет что-то хорошее, новые высоты. Нельзя стоять на месте, надо идти вперед.

– Говорят, время лечит. Это действительно так? Что вы для себя поняли после таких серьезных испытаний?

– Я потеряла способность мечтать. Раньше я всегда говорила – у меня не мечты, а только планы. Но поняла – светлые мечты должны быть, но без фанатизма, не надо внушать себе: «Вот случится это, и я стану счастливой». А если не случится... ведь может и не сбыться твоя мечта. Поэтому надо допускать несколько вариантов. Если все сводить к чему-то конкретному, не получив это, можно разрушить все свои мечты, а потом уже ты не знаешь, что и делать, теряешься. Я вот это поняла.

Испытания приняла с готовностью, но проходить их было тяжело. Что бы ни происходило, это от Всевышнего – я знаю, но преодолевать эти трудности, конечно, нелегко. Когда построенные тобой планы в одночасье рушатся и не видишь света в конце тоннеля – очень тяжело. Вот уже больше года я ищу этот свет... Полтора года прошло после смерти моего сына, но я до сих пор в каком-то режиме ожидания. Знаешь, что все будет, будет хорошо, но не прямо сейчас, – ты это знаешь.

Я радуюсь, что, с какой-то точки зрения, все у меня в жизни нормально: у меня есть работа, есть где жить (живу у сестры), родители живы, я могу их навещать, есть родной дом. Вот смотришь на эти плюсы, и сравниваешь с другими инвалидами, и понимаешь, что на самом деле счастлива, счастье не окончательно покинуло тебя.

Нельзя растворяться в человеке, видеть в нем смысл всей жизни. Иначе после расставания появляется ощущение, что вместе с ним пропал и смысл жизни. Если смотреть трезво, это же не так. Можно и с улыбкой оглядываться на прошлое, и говорить себе – хорошо, что это со мной тоже было. Я, как любая женщина, прохожу все испытания в этой жизни, спасибо Всевышнему. Я даже не жалею, что так получилось, не жалею, что помечтала в хадже и пожелала себе семью, ребеночка, и эти просьбы были услышаны. Может быть, так правильнее. Возможно, по-другому оказалось бы и хуже...

«Первые три дня после смерти ребенка не помню»

– Ваша беременность – это чудо от Всевышнего или нельзя назвать ее совсем неожиданной?

– Я надеялась, хотела, чтобы мой муж стал настоящим мужчиной. Он стал отцом – для меня это была огромная радость. Он и сейчас остается отцом.

С первого же дня я почувствовала, что забеременела, 2,5 месяца никому не говорила. И токсикоз был, муж спрашивал, почему меня тошнит, а я отвечала – наверное, жирное съела. Если бы пошла к врачам, они потребовали бы прервать беременность, поэтому тянула как могла. Как-то я ночевала у сестры, она заметила, что я изменилась. Я даже тогда не призналась. В тот день была записана на УЗИ, и оно подтвердило беременность. На следующий день позвонила сестре и сообщила ей. Она была в шоке, но просто сказала: «Сами, наверное, знаете». Конечно, переживала за меня, как же я справлюсь, получится ли у нас.

Папа очень тяжело воспринял мою беременность, он очень впечатлительный, из-за страха за меня как-то закрылся, даже после того, как похоронили ребенка, кажется, он до конца это не осознал. Мама приняла, она же вырастила уже такого ребенка – меня. Если бы ребенок остался жив, думаю, она все-таки была бы рада этому.

– Значит, характером вы в отца?

– Я вся в папу. Со стороны мамы, наверное, есть какая-то серьезность, не получается же все время улыбаться, но весь мой характер – папин.

– Вам разрешили потрогать, погладить ребенка, взять на руки?

– У меня не осталось таких сожалений. Ребенка своего я видела, но взять в руки, поносить на руках – такого не было. Он лежал в кувезе для новорожденных. Я заходила к нему, две недели была с ним. Потом уже меня отправили домой, сказали, можете приезжать, посещать, и что нас будут держать в курсе о его состоянии.

Самые тяжелые моменты – когда всем мамам приносили детей, а мне – нет. Было очень трудно, обидно, горько. У меня вновь поднялась температура, попала в реанимацию. Потом поняла – если вернусь в палату, живой оттуда не выйду. Знаю, что нельзя мне передавать ребенка, поэтому и не приносят, но принять это не могу. Попросила врача сразу из реанимации выписать домой. Она говорит, что так нельзя, надо сначала в палату. Я ей объяснила, что мне тяжело в палате, что оттуда я наверняка снова попаду в реанимацию. И мне разрешили. Может быть, меня будут осуждать, я нарушила правила, но мне так оказалось лучше.

В Казани встретилась с мужем, а потом уехала к себе в деревню. Мне надо было успокоиться, отдохнуть. Как бы я ни хотела остаться рядом с мужем, здоровье мне этого не позволило. Дома и родные стены помогают, там мне лучше, спокойнее.

Я была уже готова к тому, что ребенок умрет. Он прожил всего 20 дней. Через несколько дней мне звонят – «или приедете, или ребенок уже умирает, можете не увидеть живым». Мы с сестрой решили поехать, стали смотреть билеты. Но ребенок прожил не два дня, всего два часа – снова позвонили и сказали: забирайте.

Первые три дня после смерти ребенка я и не помню, если честно. Как бы там ни было, надеялась на лучшее: если Всевышний дал, в этом должен был быть какой-тот смысл... Казалось, что выживет, будет жить.

Конечно, врачи заранее предупредили: «Вы особо не надейтесь, будьте готовы ко всему». У меня поднялось давление, операцию пришлось сделать на полмесяца раньше. Ребенок не успел развиться. До его последних дней мне отправляли фото: вижу, ему тяжело. Попросила Всевышнего: если ему легче будет уйти, жить ему будет тяжело, зачем мучить ребенка? Сказала – я согласна, если заберешь, забирай. Если ребенок больной, зачем обрекать его на страдания?

Мне еще во время беременности врачи говорили, что он не будет здоровым, все равно не выживет, предлагали прервать беременность. Но я решила дать ребеночку шанс. Мне говорили, что я дура, эгоистка, но я стояла на своем. Если бог дал – надо попробовать, сделать все, что в наших силах, и я не жалею, я попыталась. Спасибо Всевышнему, двадцать дней я побыла мамой.

Это было предначертано судьбой. Можно сказать, Аллах нас оберегал, защищал. Мы говорили себе – если дадут квартиру, возьмем ребенка. И практически сразу после этого я забеременела, просто поразительно. Но Всевышний объяснил – с появлением ребенка все не заканчивается.

– С каким весом он родился?

– Маленький, меньше полкилограмма, недоразвитый. В практике лишь немногие из таких детей выживают. Он был совсем крошечный, даже нельзя было сказать, на кого похож.

– Сколько после этого прожили с Ришатом?

– Около полугода жили вместе. Причина нашего расставания даже не в ребенке, договорились, что не будем ее говорить. Это касается только нас двоих, но люди ведь любят выдумывать. Советую не строить всякие домыслы, потому все равно это никто не узнает. Мы остались друзьями, отношения у нас теплые, общаемся. Мы близкие люди. Когда какое-то время живешь вместе, все равно появляются общие интересы, общие черты.

Мы договорились так: пока один из нас встретит кого-то другого, мы общаемся, но после этого общение сведется к минимуму.

– Вас ведь также сблизил ваш общий ребенок?

– Конечно. Я восхищаюсь Ришатом, уважаю как человека, как отца ребенка. Потому что в ситуации, когда другой мужчина, может быть, и растерялся бы, он нашел в себе силы. Во-первых, согласился оставить ребенка. Сначала, выслушав врачей, был против, тоже просил отказаться, но тогда уже было поздно. Я ему это объяснила, и когда вдвоем пришли на консилиум, мы с ним сказали, что решили оставить ребенка. Я и за это ему благодарна. Обычно во время похорон ребенка к могилке несет или отец, или имам, Ришат сам отнес и положил его. Для меня это был большой поступок с его стороны. Еще раз убедилась, что это сильный человек с крепким духом. Такое не все мужчины выдержали бы, мне кажется. Нашего сына Салавата похоронили в моей родной деревне Куль-Черкене в Буинском районе.

– С родителями Ришата связь поддерживаете?

– Если звонят, я с ними общаюсь. Мы же остались друзьями. Почему мы должны испытывать что-то плохое к друг другу? Столько общего у нас было, поэтому я даже не представляю, как мы можем не оставаться в хороших отношениях. Например, мы иной раз с Ришатом часами можем посидеть, поговорить. Поговорили и решили, в каких случаях мы можем перестать общаться. Он приезжает в деревню, ухаживает за могилкой. Для меня это важно, потому что для отца память его ребенка – большое дело. Отец должен поддерживать порядок на кладбище, особенно когда мне самой сложно этим заниматься.

– Сын вам снится?

– Нет. Могу сказать – слава Аллаху, потому что я всегда помню о нем, посылаю отсюда ему свои самые искренние молитвы. Надеюсь, его душа покоится с миром.

– Как отразились эти события на вашем характере, вы стали сильнее?

– Раньше я была готова на любые авантюры, а сейчас, кажется, стала относиться к жизни более серьезно. В том, чтобы кого-то приблизить к себе, начать общаться, у меня появилось еще больше правил. Стараюсь больше обращать внимание на характер мужчины. Стараюсь работать над собой. Говорят же, у медали две стороны. Если что-то не так, то здесь причину искать надо в обоих.

– Значит, свои недостатки признаете?

– В характере – да. И считаю, что только сам человек может менять себя, и стараюсь стать лучше.

– Если бы встретился человек, хотели бы еще раз попробовать создать семью?

– Это не от меня зависит, а только от Аллаха. Что будет – не знаешь, человек может сегодня влюбиться, завтра выйти замуж. По исламу чем раньше заключить союз перед Аллахом, тем лучше. Пока ответить не могу, но если встретится такой, завоюет мое доверие, останется верным и сама смогу остаться верной, то в таком случае очень может быть.

– Что бы вы не смогли простить в жизни?

– Не прощаю тех, кто не может сдержать слово. Когда человек не может держать ответственность за свой выбор, слова, свои поступки – я таких не понимаю. Это не то, что не могу простить, а именно не понимаю, потому что в исламе мы должны прощать, такого в исламе нет. И уметь принимать человека надо.

– А если человек тебя обидел?

– Я не обижаюсь, просто вычеркиваю человека из жизни, могу с ним вообще не общаться, мне так спокойнее. Если это не мой человек, какие-то ссоры и скандалы мне не нужны. Я направо – ты налево. Отдаляю от себя – и всё.

– Когда вам высказывают в лицо, как таким людям отвечаете?

– Уж лучше в лицо, чем за спиной. Да, я и сама могу свое мнение в лицо сказать.

«Беременной переболела коронавирусом»

– Эту тему нам, видимо, не получится обойти. Коронавирус. Вас это коснулось?

– Я же в Казани два месяца лежала на сохранении. У меня и так бронхит, беременная все время кашляла. Когда обследовали в Москве, сказали, что у меня проявляются следы перенесенного коронавируса. Получается, что я переболела во время беременности. Недоношенность ребенка напрямую связана с этим.

– А что насчет вакцинации?

– Прививку сделала.

– Верите, что поможет?

– Поможет или нет – не знаю, но какого-то вреда тоже не ощутила.

– Вы сейчас по-прежнему на своей основной работе – в фонде «Ярдэм»?

– Да, я с самого начала трудовой деятельности в «Ярдэм». Один год отучилась, потом полгода стажировка, и вот уже семь лет там.

– Насколько знаю, вы также пробовали себя в сетевом бизнесе...

– Это больше как увлечение, мне было интересно попробовать. Это была турецкая компания с халяльной продукцией, это меня привлекло. Покупала для себя, заказывала для своих родственников, близких. То есть не для заработка, потому что я не человек бизнеса, это не для меня.

Если по-настоящему заниматься таким бизнесом, у тебя должна быть машина, надо отвозить заказы, предлагать, организовывать встречи. Многие блогеры собирают круглые столы, рассказывают о своей продукции. Я, конечно, тоже люблю поговорить, но чтобы предлагать что-то, я должна сама попробовать пользоваться, а если нет, то не могу человеку советовать.

«Мечтаю обрести свой угол»

– Вы младшая в семье. Какие у вас отношения с родителями, старшими сестрами?

– Нас в семье было семь детей, а сейчас уже пять. У меня четыре сестры. Если куда-то собираюсь, что-то планирую, они поддержка для меня, дают свои советы. С одной из сестер я сейчас живу. Она тоже не замужем, детей нет. Когда у меня была семья, искали возможность получить квартиру, но везде нам отказывали. Говорили, что для квартиры у нас должны быть минимум пять лет прописки в Казани. Теперь хочу попробовать еще раз, два с половиной года уже прошли.

Человеку нужен свой угол. Как бы хорошо ни было с сестрой, все-таки у каждой из нас свой круг общения, хочется приглашать гостей. Хотя она не против, мне неудобно. Кто-то из моих гостей может прийти с ребенком. За свои личные вещи не боишься, а что-то общее тронут – тоже нехорошо. У меня мечта – обзавестись своим жильем. Так спокойнее.

Когда с Ришатом поженились, четыре месяца пожили у сестры, а потом сняли квартиру, платили по 25 тысяч рублей в месяц... Спасибо фонду «Ярдэм» нам всегда помогали, зарплата у нас была хорошая.

– Значит, через 2,5 года попробуете встать в очередь...

– Да. И столько документов для этого надо собрать, доказать, что у тебя нет машины, самолета... Я просто была в шоке, когда такие документы попросили. Подумала: вот ведь как богато люди живут, с такими состоятельными мне предстоит стоять в очереди... Собрали какие-то странные документы, с нас обоих попросили по 18 разных бумаг. Мы собрали. У Ришата есть прописка, но у него жилплощадь выше нормы. Но там у него еще и родные сестры, поэтому жить там мы не могли.

– Ришат тоже работает в «Ярдэм»?

– Сейчас он в другом месте. Мне так, наверное, спокойнее. Он сам так решил, что под одной крышей нам будет как-то неуютно.

– Лилия, у нас завершается Год родных языков. Как по вашим ощущениям – татарский язык уходит из нашей жизни или его сейчас становится больше?

– Говорить на татарском стало чем-то привычным. Но все равно количества уроков мало, детям трудно. Например, у дочери моей сестры трое детей. Первый ребенок пошел в школу. Как-то мы с ним пообщались, пока хорошо говорит на родном языке, как будет дальше – не знаю...

У меня сестра была учительницей татарского языка и литературы. Может быть, благодаря ей у меня появилась такая любовь к родному языку. Летом она приезжала в отпуск и привозила учебники татарского языка – все комнаты были в них. Мне привозила сказки. Наверное, это тоже повлияло.

Я считаю, что примерно 70 процентов языка идет от семьи, но остальное все-таки – это доля общества. Я до переезда в Казань практически не знала русского языка, в школе училась на родном, и математику мы изучали на татарском. В Казани много смотрела телевизор, читала книги. Надо было научиться правильно излагать свои мысли на русском. Очень хорошо, что попала в центр реабилитации. Сюда приезжают люди разных национальностей, между собой мы общаемся на русском.

«Женщина – как корень дерева, на ней держится вся семья»

– Как ты считаешь, какими должны быть татарские женщины?

– Я думаю, несмотря на все веяния времени, женщина должна оставаться доброй и мягкой, не забывать, что она – как корень дерева, держит на себе всю семью. Женщины у нас сейчас продвинутые – и за модой успевают, и готовят прекрасно, зарабатывают. В то же время оставаться душой семьи, поддерживать и мужа, и детей, строить добрые отношения с родителями мужа – все это требует от женщины много сил и терпения. Важно уметь оставаться женщиной. Мы часто сами хватаемся за все, бежим вперед мужа. Но надо сдержаться, уступить – если мужчина может, пусть это делает он.

– Удается ходить на концерты, спектакли?

– По возможности, но в некоторые залы я попасть не могу, потому что с коляской не пускают. Я понимаю, когда стоит аппаратура, наверное, неудобно, но это надо объяснить инвалидам. Можно же потом их пересадить с колясок на 1-2-й ряды, а коляски временно вынести.

Я сейчас говорю о конкретном случае, который произошел со мной. На гала-концерт «Татар жыры» меня с коляской не пустили, причину даже не объяснили. Когда я пожаловалась на это, позвонили, сказали, что там аппаратура была. Я сказала: «Мне все равно, я такой же зритель, а еще и автор, в концерте должна была прозвучать песня на мои стихи, я хотела услышать ее со сцены».

Кто-то воспринял бы это как оскорбление, а я просто удивилась такому непониманию. Почему у нас до сих пор такое отношение к инвалидам? В Европе ведь уже совсем по-другому – они везде могут спокойно передвигаться, им все доступно. Почему же у нас в Татарстане эти законы до сих пор не работают? Хотелось бы увидеть, почувствовать на себе перемены. Хорошо бы, если власти понимали наше положение, а мы их понимаем, мы люди, которые все правильно понимают.

– На спорт денег не жалеют, покупают легионеров из других стран, а на детей-инвалидов в социальных сетях блогеры собирают деньги на лечение. Как вы относитесь к такой проблеме?

– Это тяжелая тема. Я знаю многих благотворителей, которые пришли из области спорта. И по телевизору мы нередко видим, что во время благотворительных сборов появляются наши спонсоры-спортсмены, и в последний момент могут внести миллион рублей.

Да, на спорт выделяется много, но у этого есть и плюсы. Если бы у нас не было чемпионов, игроков, кто бы помогал детям, детским домам, домам престарелых?

Я думаю, спортсмены, хоть и получают много, они и помогают много. Я считаю, что помощь больным детям, взрослым инвалидам – это тот же закят. Этот вид благотворительности предписан любому человеку. Это как неписаный закон – если не делишься имуществом, если нет в тебе зерна милосердия, то этот вопрос может коснуться и тебя самого. Поэтому надо вот таким образом «застраховать» себя.

«Кажется, привыкаю жить одним днем»

– Как изменилось ваше творчество?

– В последнее время стихи рождаются у меня не такие светлые. Вообще в последние три года, можно сказать, особо не писалось. Я жила с планами на будущее. Правильно, с одной стороны, говорят, что надо жить одним днем. А я, кажется, больше жила будущим – вот родится сын, буду писать, это сделаю, то. Можно сказать, эти мечты я похоронила вместе с сыном. Кажется, я уже привыкаю жить одним днем. Даст бог – будем жить, но особо больших планов на будущее не строю.

– Но бывают минуты вдохновения?

– Стихи больше приходят ночью, когда подводишь какие-то итоги. Думаешь о том, что было, мысли выливаются в поэтические строки, и ты их быстро записываешь в телефоне.

Автор: Гульнар Гарифуллина, intertat.tatar; перевод