«Он увидел, что у меня ухо сломано, и говорит: «Борец?»: молодой ученый рвет шаблоны

«Пришедшие учиться с завода знают больше, чем молодые преподаватели»

– У вас довольно необычная биография для ученого – начиналась она, можно сказать, с вольной борьбы. Это так?

– В каком-то смысле да. Я родился в Нижнекамске, там же окончил школу №26 и параллельно спортклуб «Нефтехимик», где занимался как раз вольной борьбой. Выигрывал соревнования в Татарстане, в Поволжье занимал призовые места, дошел до кандидата в мастера спорта. Это индивидуальный вид спорта, и он воспитывает лидерский навык. Но в то же время он дает и навык командной работы, потому что вам всегда нужны спарринг-партнеры, и тренируетесь вы все равно вместе.

– А как заинтересовались наукой?

– Это было на втором курсе КНИТУ-КАИ. К нам в аудиторию зашел профессор Андрей Викторович Щукин и сказал, что есть такая категория людей, которая что-то создает. Что не все люди потребители, есть еще ученые и инженеры, которые занимаются научно-исследовательской работой и изобретают что-то новое. Он спросил, кто в этом заинтересован. А я был активный, энергичный и как раз искал что-то новое для себя.

– И над какой научной проблемой вы начали работать?

– Над проблемой интенсификации теплообмена, то есть уменьшения энергопотребления в процессе теплообмена и уменьшения металлоемкости самого теплообменника. С тех пор занимаюсь теплообменом, теплообменными аппаратами, охлаждением газотурбинных двигателей и т.п.

– Можно вкратце о сути интенсификации теплообмена?

– Интенсификация подразумевает увеличение теплоотдачи от поверхности. Видите батарею отопления? Увеличить теплоотдачу ее ребра можно не только за счет площади, но и за счет вихревой структуры потока. То есть там образуются вихри, турбулентные течения, которые разрушают пограничный слой, не дающий теплу пройти к воздуху. За счет этой турбулизации потока увеличивается теплоотдача от поверхности, и таким образом мы уменьшаем энергопотребление. И уменьшаем металлоемкость изделия, которое может быть сделано из дорогостоящих материалов – алюминия, нержавейки и т.д.

– Что было потом?

– По окончании специалитета меня пригласили в аспирантуру, и до 2018 года я работал в лаборатории КНИТУ-КАИ, проводил физические эксперименты по интенсификации теплообмена, изучал, как разные поверхности отдают тепло. Параллельно работал там ассистентом, потом старшим преподавателем и доцентом. Преподавал у вечерников и в какой-то момент понял, что люди, которые приходят с завода, знают больше меня о конструкции изделия и различных новшествах, потому что видят все это своими глазами.

У нас есть отрыв вузовских исследований от производства. Материал, который мы готовили, не был реальным или актуальным для производства, мы не знали новых разработок, не понимали, куда все движется. Конечно, теория тоже необходима, книги обязательно надо читать, но на примере вечерников я увидел, что им интереснее то, что они сами делают на производстве.

«Исследователь может даже не знать, что его разработку выгоднее купить, чем производить»

– Сколько себя помню, столько слышу об этом отрыве вузовской науки от производства. Почему так происходит?

– Потому что предприятия все равно замыкаются, работают как бы внутри себя. Там привлекают только знакомых, проверенных ученых, допустим, докторов наук в том же городе, где локализованы. А у простого аспиранта нет на них выхода, и ему трудно понять, чем занимается реальный сектор экономики, он не видит реальную картину рынка. Если он захочет найти это в интернете, он все равно не проникнется этой информацией на нужном уровне. Да, аспиранты ездят на конференции, но там практически не встретишь промышленников, а встретишь в основном таких же аспирантов из других вузов.

Но нужно отдать должное Десятилетию науки и технологий, которое было объявлено в прошлом году. Ситуация все-таки начинает меняться. Там есть программы, нацеленные на объединение вузов с предприятиями реального сектора экономики. Например, там предусмотрены инженерные центры, организуемые предприятиями на базе вузов. И они начинают работать уже с привлечением студентов, допустим, на половину ставки, как в АО «НИИтурбокомпрессор им. В. Б. Шнеппа».

Так мы получаем специалиста, который понимает, как применить его знания на практике. Когда он пишет диплом, он уже знает, что нужно рынку, что из этого реализуемо (и в какие сроки), а что нет. Понятно, что в дипломе и сейчас предусмотрен обязательный подсчет экономического эффекта, но без знания производства и без понимания конкуренции это превращается в формальность. Потому что исследователь элементарно не в курсе, что его разработку выгоднее купить, чем производить. И поэтому большинство наших магистерских исследований не реализуемы либо технологически, либо экономически.

На самом деле, предприятия тоже осознают это свое замыкание, да и кадровый голод сейчас на них действует. Они начинают задумываться над этими вопросами, кадровая политика выходит на первый план. Когда мы в «НИИтурбокомпрессор» организовали Совет молодых ученых и исследователей (СМУИ) в прошлом году, мы тоже в первую очередь занялись профориентационной работой и взаимодействием с вузами РТ. Чтобы привлекать кадры, которые имеют заделы научной деятельности. Сейчас я уже вижу, что те же аспиранты начинают предлагать свои идеи в реальном секторе экономики, то есть их привлечение на предприятия дает плоды.

«Собирал аппарат вживую и с нуля»

– Итак, вы пришли в НИИ. На какую должность?

– Ведущего инженера-конструктора. Так как у меня была ученая степень, меня сразу подключили к научно-исследовательской работе, и я начал разработку аппарата воздушного охлаждения масла для компрессорной станции.

В 2018 году, в вузе, у меня была только идея о применении разрабатываемых интенсификаторов в производстве. Реализация началась именно с приходом на производство, правда, другого интенсификатора. Все это было большим опытом для меня, я же пришел именно как теоретик, а здесь собирал аппарат вживую, причем с нуля. То есть своими глазами увидел, из чего складывается путь от идеи до ее воплощения. А это и работа с поставщиками, потому что в аппарате много комплектующих, которые наш завод не производит, и подбор интенсификатора, и разработка чертежей, и их доведение до реального объекта на производстве, и разработка текстовой документации. Я был ведущим по проекту, хотя, конечно, это не полностью моя разработка.

Потом мы провели сборку аппарата, функциональные и ресурсные испытания. После этого аппарат уже прослужил целый год, то есть прошел критические периоды зимы и лета (он работает на открытом воздухе). Сейчас это штатный охладитель на нашем производстве, разработку можно считать внедренной.

Параллельно меня повысили до главного специалиста, а после окончания испытаний в 2022 году назначили начальником бюро. А с 13 июля этого года я ученый секретарь. Так как не все понимают, кто это такой, скажу, что это фактически заместитель генерального директора по НИР, отвечающий за научно-исследовательскую и опытно-конструкторскую работу в «НИИтурбокомпрессор».

– Какая в вашем НИИ надбавка за кандидатскую степень?

– Хорошая. Скажем так, она как минимум в 1,5-2 выше раза, чем в вузе. Есть еще поощрение публикационной активности для специалистов без ученой степени. Здесь вообще хорошо поддерживаются молодые ученые, и не только молодые.

– Докторскую диссертацию будете писать?

– Буду, но пока нахожусь в поиске темы. У меня есть задел из кандидатской по той же интенсификации теплообмена. Сейчас как раз консультируюсь с докторами наук — кто-то предлагает продолжать, кто-то советует идти в совсем другую область.

«Отъезд за рубеж молодых ученых-технарей? Это единичные случаи»

– Вопрос вам как человеку, который занимается наукой на производстве. Есть такое мнение, что и наука, и производство в отдельной стране не выживают без полноценных международных связей. Что думаете об этом?

– Наша отрасль в этом плане достаточно специфична, потому что у российского и, в частности, казанского компрессоростроения все прекрасно и с точки зрения научной школы, и с точки зрения производства. В компрессоростроении еще с советских времен развитый научно-производственный комплекс, и от иностранных коллег мы никак не зависим.

Но в нефтегазовой отрасли России использовались компрессоры и иностранного производства. Сейчас их сервис и ремонт недоступны, и наше предприятие как раз занимается импортозамещением и локализацией оборудования. И еще поставляет съемные проточные части для ремонта компрессоров.

– Как это происходит?

– Специалисты проводят 3D-сканирование импортных компрессоров, переводят их в чертежи, после этого изготавливаются части, необходимые для ремонта.

– И что, получается не хуже, чем у условного «Сименса»?

– Вопрос, конечно, скорее к эксплуатанту, но я думаю, что в целом не хуже. Каких-то нареканий, по моей информации, именно к нашему оборудованию нет. Об этом говорит и тот вал заказов на поставку компрессорного оборудования, который на нас обрушился, при том, что мы не монополисты в этой отрасли в России.

– Вы постоянно вращаетесь в среде молодых ученых-технарей. Можно ли, по вашим ощущениям, говорить об их оттоке за рубеж в связи с известными событиями?

– На моей памяти это единичные случаи. Можно сказать, уезжают по семейным обстоятельствам, в связи с женитьбой и другими обстоятельствами. Я состою в совете Движения молодых ученых и специалистов РТ, и, насколько знаю, из этого движения не уехал никто.

«Многим интереснее сидеть в телефоне и получать деньги, ничего не делая»

– Зачем вы создали в НИИ отдельный совет молодых ученых и исследователей?

– Для решения проблем молодых ученых. До этого здесь поддерживали кандидатов наук, но особого внимания молодым ученым (аспирантам, магистрам) не было, как и на абсолютном большинстве наших предприятий. Еще здесь был Совет молодых специалистов, который занимался культурно-массовой работой – концертами, спортивными играми и т.д. А для молодых ученых своей структуры, как это принято в вузах, не было. Я решил попробовать локализовать это на нашем предприятии.

Идея руководству понравилась, так и создали совет. В положении нашего СМУИ сказано, что он объединяет молодых ученых и специалистов до 35 лет. Естественно, тех из них, кто заинтересован в этом.

– И какие у этих людей проблемы?

– У нас есть специалисты, которые работают и параллельно учатся в магистратуре, аспирантуре. Так как они погружены в производственный процесс, у них могут возникнуть проблемы с обучением, с аспирантурой, то есть с повышением квалификации, которое может принести пользу предприятию.

Кроме этого, у СМУИ есть профориентационное направление работы, о котором я уже упомянул. Мы сейчас занимаемся взаимодействием с вузами, привлечением кадров оттуда. В будущем, возможно, будем кого-то рекомендовать в аспирантуры этих вузов.

И мы начали работать с региональным Движением молодых ученых, через которое получаем выход на вузы и связь с молодыми учеными. Теперь, чтобы найти контакт в интересующем меня институте, мне, условно, уже не надо писать письмо ректору, я пишу сразу молодому ученому. И кадры начали к нам подтягиваться, потому что те же магистры, которые работают на нашем предприятии, рассказывают об этом студентам. Студенты, конечно, охотнее послушают человека их возраста, а не какого-то начальника или зрелого специалиста. Мы провели буквально две или три таких встречи, и поток к нам, на мой взгляд, увеличился.

На самом деле, к сожалению, не так много активных молодых людей, заинтересованных именно в научной деятельности. Многим интереснее сидеть в телефоне и получать деньги, ничего не делая. Поэтому и нужна поддержка молодых ученых на предприятиях. Недавно мы попросили руководство, чтобы аспирантов тоже поддерживали доплатой за публикационную активность, и руководство «НИИтурбокомпрессор» нас поддержало. Благодарю их за всестороннюю поддержку.

«Верующий человек полезен обществу»

– Сколько людей сейчас в вашем совете?

– Начинали мы с семи человек, за год их стало 25. Всего молодых специалистов в НИИ около двухсот, и наша цель в том, чтобы потихоньку включать в нашу деятельность все больше аспирантов и магистров, создавая для них условия и среду. Мы же заинтересованы в том, чтобы научные кадры приходили на предприятие и не уходили. Поэтому главное, чтобы этот Совет не стал формальностью. Я, например, проучился в институте девять лет — пять лет специалитета и четыре года очной аспирантуры, но про Совет молодых ученых даже не слышал.

На мой взгляд, молодым ученым не хватает объединяющего начала. Может быть, неправильно сравнивать с той же борьбой, но как человек, знакомый и с этой средой, скажу, что борьба сплачивает всех занимающихся в борцовское сообщество. «На ковре враги, за ковром друзья». Я уже семь лет не занимаюсь борьбой, но по-прежнему поддерживаю контакты в этом сообществе, все меня там знают. Если я зайду в любой борцовский зал и скажу, что занимался борьбой, меня сразу примут и поддержат при необходимости.

Вот буквально недавно я был на Съезде молодых ученых, на который приезжал достаточно высокопоставленный представитель «СИБУРа». Я напросился на встречу с ним — как официальное лицо, чтобы задать определенные вопросы. А он увидел, что у меня ухо сломано, и говорит: «Борец?» И мы сразу наладили контакт, перешли на «ты». На самом деле, такое единение — сильная вещь. Повторю, молодым ученым этого не хватает.

Но ученый, как бы он ни был замкнут на себе и на своих исследованиях, в любом случае живет в обществе и работает для общества. И так или иначе он будет делиться знаниями, как минимум со студентами. Так что молодые ученые должны объединяться, а не замыкаться у себя в лабораториях.

– По вашим соцсетям заметно, что вы интересуетесь религией. Для ученого, тем более молодого, не очень типичная история.

– Да, я верующий человек, исповедую ислам. С 18 лет читаю пятикратный намаз, соблюдаю уразу. Только в хадж вот пока не съездил. И семья у меня тоже исповедующая ислам, прививаю это детям, у меня их трое. Вожу их по вечерам в мечеть. Можно сказать, это наш ежедневный семейный досуг (смеется).

Наверное, для татар это естественный процесс. Более того, я думаю, что вера в Бога и те качества, которые прививает единобожие, просто полезны обществу. Потому что как могут быть неполезны эти догматы — не лгать, не красть, помогать людям, приносить какое-то благо, а не только потреблять.