Масгуда Шамсутдинова: «Я бы татарскую музыку законом защитила. Не трогай, иначе – штраф!»

Два года назад в беседе с корреспондентом ИА «Татар-информ» она выразила надежду, что «Тамгалар» будет исполнено с симфоническим оркестром, и вот сбылось – премьера состоялась в Государственном Большом концертном зале им. Салиха Сайдашева.

Перед тем как вернуться в Америку, композитор нашла время зайти в редакцию «Татар-информа» и ответить на вопросы культурного обозревателя Рузили Мухаметовой.

«Для фестиваля “Мирас” его арт-директор Вадим Дулат-Алеев выбрал мое произведение “Тамгалар”. Работали с канадским дирижером Айратом Ишмуратовым – партитуры я отправила ему. Уровнем исполнения моего произведения я очень довольна. Очень благодарна нашему симфоническому оркестру, теперь все музыканты мне как родные. Это же оркестр, которым в свое время руководили легендарные Натан Рахлин, Фуат Мансуров!

Вадим Дулат-Алеев сказал, что впервые музыку слушал не как теоретик, а получая наслаждение. Это очень мудрый человек. Большой ученый! Сейчас он исполняет обязанности ректора Казанской консерватории. Он еще и сильный политик. В ситуации, когда Казанская консерватория находится в ведении Москвы, а здесь местная татарская общественность требует от него поддержки национальной культуры, он умеет находить баланс и держаться ровно посередине», – поделилась композитор.

«Мой сын обрел новую семью»

Оказалось, в Казани нашу гостью ожидал не только фестиваль, но и большое событие в ее семье – сын женился.

– У меня теперь есть сватья, я сама – свекровь. Я приехала в Казань всего на месяц, а сын мне говорит: «Женюсь, мы с Гульчачак делаем никах». Это, конечно, для любого родителя огромное событие – женитьба сына, такое бывает раз в жизни.

– Сын у вас живет в Казани, верно?

– Да. Никах проводили в родной деревне невесты (Гульчачак Шайхутдинова – журналист, поэтесса. – Авт.). Село Казиле (Старое Казеево) – это самое красивое место в Камско-Устьинском районе. Надо будет летом еще раз побывать. Там люди просто влюблены в свой край, буквально во всё, что их окружает, – леса, родники, поля… Даже вороны, воробьи для них особенные, они их воспевают. И все такие позитивные! Вспомнила одну бабушку в Уральске, она незрячая, нараспев читала стихи Тукая. Она мне сказала: «Масгуда, если бы мы не родились татарами, какое это было бы горе». В этой деревне действительно чувствуешь вот эту красоту. Невольно думаешь: разве я чувствовала бы это, если бы не родилась татаркой… У них даже лошади смотрят по-особенному, по-татарски.

В деревне вместо имени человека могут называть по-другому, очень красиво. Например, дедушку моей невестки зовут Җимеш бабай (Җимеш – плод, фрукт, в данном случае прозвище идет от привычки пить чай с урюком). Женщин могут называть «Чәчәк апа» («чәчәк» – цветок), «Матур апа» (красивая).

Нашу невестку, когда она родилась, хотели назвать Алчәчәк (алый цветок), но засомневались, что такое имя вообще существует, и назвали в более привычной форме – Гульчачак. Решили, что летом она будет Гульчачак (роза), осенью – Балчәчәк («бал» – мед), зимой Карчәчәк (снежинка), а весной – Алчәчәк. Мама моей невестки вообще удивительный человек, с ней можно разговаривать часами, и она складывает стихи – всё, что окружает, может ее вдохновить. Стихи она говорит нараспев. Скажешь «окно» – у нее рождается стих, скажешь «потолок» или же «муха» – обо всем она скажет в рифмах, и это прелестно! Вот и думаешь – это она сама по себе такой уникум или у нас сам татарский народ вот такой гениальный.

Так что сын мой обрел новую семью. Ты теперь понимаешь, какая это семья. И девочка, воспитанная в ней, – жена моего сына. Пусть будут счастливы!

– Значит, скоро уже можно будет на практике применять колыбельные, которые вы собирали. Я была на вашей лекции о колыбельных, в Академии наук.

– Колыбельная – это знак, это печать твоей татарской нации. У каждого народа есть такая печать. Колыбельных обычно много не бывает. У татар тоже всего несколько: «Аллаһу-аллаһу...», «Әлли-бәлли итәр бу...», еще три-четыре. Хоть в Чукотке, хоть в Швеции – это так. Колыбельная – этот как человек сдает отпечаток пальца на биометрический паспорт, это отпечаток пальца народа. Например, песни и танцы могут быть разные, в зависимости от времени они могут меняться. Как в советские годы пели про Ленина и колхоз, а сейчас этого уже нет. А колыбельные – это глубоко, они не теряются.

– А если ребенок родился в межнациональном браке, у него эта генетическая печать смешанная?

– Мать этот код впитывает в генетику своего ребенка. Русская женщина поет своему дитя на ночь: «Придет серенький волчок и укусит за бочок». Ее печать – «серенький волчок».

Организм человека устроен гениально, в нужное время у него открываются порталы. Если у ребенка, который рос под «Серенький волчок», какая-то прапрапрабабушка была татаркой, этот ребенок услышит татарскую колыбельную, и у него откроется татарский портал. В генетике все записано. Например, когда я вижу китайца в регистратуре, я пою ему китайские колыбельные, и он подробно объясняет мне, куда и к какому врачу-специалисту мне показаться. Колыбельная – это как «бисмилла», как открывающий ключ.

У некоторых народов колыбельные очень страшные. А мы высоконравственной народ. Моя задача, миссия – доказывать это везде, где бы я ни была.

«Мне нравится, как Ильгиз Зайниев служит народу»

– Вы в Казани успели куда-то сходить помимо концертов фестиваля «Мирас»?

– Посмотрела спектакль «Адэмнэр» в театре кукол «Экият» в постановке Ильгиза Зайниева. Очень впечатлило. Нельзя нам все время веселиться, и плясать, и «Узгэреш жиле» устраивать, татары должны посмотреть на себя и с этой стороны. Как Тукай писал: «Кузгатмакчы булсаң халык күңелләрен, Тибрәтмәкче булсаң иң нечкә кылларын, Көйләү тиеш, әлбәт, ачы хәсрәт көен...» («Коль хочешь, чтоб тебе в ответ звучали / Все струны сокровенные сердец, / Пусть будет полон твой напев печали» (пер. В. Державина).

Мне Ильгиз Зайниев очень нравится. Мне нравится, что он служит народу. Мы именно так должны служить – ты, я, он…

– Как думаете, татары оценят? Встанут они на защиту этого человека, когда ему придется трудно?

– Нет.

– Это нормально?

– А кто это «татарский народ»? Кто должен защищать? Творческого человека – министр культуры? У Софии Губайдулиной в свое время и картошки не было поесть, а когда она, уже знаменитая, приехала сюда, стали ей дарить норковые шубы. Есть у татар такая черта.

– Спектакль «Адәмнәр» тоже ругали – якобы очерняет татар. Это наш комплекс – всегда стараемся показать себя только с хорошей стороны, любые отклонения встречают сильный протест. Как вы считаете?

– Это есть у всех народов. У евреев тоже есть. Но они эту всю возню на всеобщее обозрение не выносят, наоборот, при людях всегда хвалят друг друга. У нас все исходит к 1552 году. В народе живет страх.

Мы не умеем показывать свою гениальность. Нам надо успокоиться.

– Вы себя считаете свободным человеком? Что такое свобода для вас?

– Свобода – это не тратить свое время, цепляясь за материальное. Такое понимание, видимо, перешло мне от мамы. Мама носила свой бешмет с 35 заплатками. Мы ее пытались переодеть и одежду ей покупали. А она, приехав к нам, говорила: «Ну и что, меня здесь все равно никто не знает». А в деревне тоже носила свой бешмет и говорила: «Меня тут и так все знают, зачем тратиться». Она считала, что человеку достаточно иметь две рубашки – одну носишь, пока другая в стирке. Такая у нее была философия.

– А ваша одежда? Она висит в ожидании вашего приезда здесь, в казанской квартире?

– Да. Я теперь уже в дорогу ничего практически не беру, только небольшой чемоданчик. Раньше мне друзья гостинцев с собой давали, теперь я уже отказываюсь – не берите, говорю, все равно везде тот же китайский товар, что у нас, что у вас.

– США уже стали вашим домом? Или вы говорите себе «съезжу в Америку»?

– Для женщины дом там, где ее ребенок. Один из моих сыновей там, другой здесь. Мне недостаточно быть влюбленной в красоту своей деревни, я влюблена в весь мир. В 50 лет смогла выучить язык – сейчас меня еще и приглашают как переводчицу. Тут некоторые и за 40 лет язык не выучили. А мы, татары, язык быстро осваиваем, потому что мы двуязычные. Куда бы я ни приезжала, всегда говорю, что я татарка.

Где и как себя человек чувствует, наверное, зависит от него самого. Если человек живет в согласии с миром, ему везде хорошо, как дома. Я себя чувствую одинаково хорошо у мари, чувашей или индийцев, китайцев… Езжу по миру, не устаю познавать мир, общаться с людьми. Пора бы уже и стареть…

Вот буквально в прошлом году залезла на дерево и упала с него. Хотела с вершины посмотреть, нет ли там грибных мест.

– Увидели?

– Говорю же, свалилась.

– Значит, не успели увидеть?

– Успела. Но уже после того, как упала на землю.

– Ничего не повредили себе, надеюсь?

– Нет. Я же умею падать. Еще ведь и падать надо уметь. Я могу дать мастер-класс по этому искусству. Если у тебя что-то не получается – это же тоже падение, это значит сойти с шурупа. С шурупа тоже надо уметь правильно сходить. Если делать это с бухты-барахты, можешь сорвать резьбу. Надо аккуратно, с наименьшими потерями.

– А вы, значит, хорошо так упали и тут же аккуратно встали на ноги?

– Кричала, конечно. Все прибежали, подняли меня. На руках понесли, а я потом раньше них поднялась к грибным местам. Там много гор. Они ведь до сих пор в лесах ищут Шурале.

– Снежного человека йети?

– Да.

– Вы верите в их существование?

– Верю.

– А в наших Шурале?

– Шурале уже уничтожили.

– Он жил в арских лесах?

– Тукай так писал. Шурале был в разных лесах. Они ведь те же параллельные народы. Есть какое-то чутье. Есть сновидения. Если это невозможно научно подтвердить – это еще не значит, что этого не существует. Я до сих пор верю в то, что мы можем полететь. В детстве я думала, что смогу полететь, забиралась на забор и прыгала оттуда.

«У татар смещен ориентир»

– Масгуда апа, депрессии бывают у вас?

– Я не знаю, что это такое. У нас, у татар, никогда депрессивной музыки не было. Музыка у нас льется так ласково, это и есть моң. Моң – это не печаль. Моң – это красота и изящество души, это когда человек чувствует духовный, тонкий мир… Это когда ты видишь слезы лошади.

– А агрессию вы испытывали когда-нибудь? Ярость, готовую смести все вокруг.

– Посмотришь новости: кто-то кого-то убил, изнасиловал, кто-то сгорел, кого-то избили. Человек не может вместить в себя столько негатива, это приводит к агрессии. Нельзя ради тиража постоянно писать такое.

Вот ты же не можешь писать о том, как кто-то от кого-то нагулял ребенка. И «Узгэреш жиле» ты слушать не можешь. А кто-то на этом «пилит» деньги.

У татар ориентир сместился. Чтобы признали в Москве, нам приходится беспощадно калечить свою музыку. Индийцы законом запретили трогать их этноизображения и музыку. Потому что берут и делают что хотят. Я бы и татарскую музыку таким образом защитила. Не трогай татарскую музыку, иначе – штраф. «Карурман» нельзя трогать! Это преступление! Этой песне никакая аранжировка не нужна! Под видом создания аранжировки они разрушают мелодию. Ладно, если сделают аранжировку, которую можно исполнить симфоническим оркестром, но делать деструкцию, искажать – нельзя. Москва ориентируется на Европу, Европа – на Америку. Это искаженный ориентир. Ориентир должен быть в каждом народе свой.

– Вы удивительный человек, Масгуда апа!

– Сейчас ведь берут генетические анализы. Это очень интересная штука. Я тоже сделала – стали выявляться родственники по всему миру. Появился финский генерал из Финляндии. Он говорит: «Ты из деревни в Башкортостане, а я генерал в Финляндии. Какое тут может быть родство?» Я говорю – однако наших татарских парней на 25 лет отправляли в армию, видимо, с какой-нибудь финской девушкой была любовь. Кто знает. Родственник в пятом колене нашелся в Перу. Красивый человек. Надо будет еще съездить в Перу, увидеться с ним. Татары есть везде, по всему миру. Наверняка и в Японии есть. Татары, например, защищали Порт-Артур, возможно, там они были заняты не только войной…

Сын у меня не любит эти анализы ДНК. А я согласна раздать все свои клетки, чтобы миру было хорошо. Даже если меня совсем не осталось бы, исчезла бы я вся. Это я рассуждаю не политически, а философски, с точки зрения гуманизма.

Автор: Рузиля Мухаметова, intertat.tatar; перевод с татарского