Ильдар Ягафаров: «Если не снимем фильм о Тукае, это будет преступлением с нашей стороны»

С Ильдаром Ягафаровым мы встретились в офисе Союза кинематографистов РТ. Здесь несколько кабинетов, кухня, где можно попить чай, а также небольшой зал. Есть даже свой садик. Офис Союза кинематографистов расположился в одном дворе с офисом «Татаркино».

Наш разговор мы начали с темы денег. Говорили также о положении кино в Татарстане, о Фонде кино, который обязательно должен быть, и новом кинопроекте, который обязательно надо снять, о таланте Мансура Гилязова и многом другом…

– Ильдар, в своей должности председателя Союза кинематографистов вы получаете зарплату?

– Зарплата есть, она совсем небольшая – 9 тысяч рублей в месяц, которые тоже уходят на нужды союза. Но после круглого стола в Госсовете, кажется, что-то изменится – нам дадут штаты. Если бы мы, как в Союзе писателей, начали получать зарплату, это было бы хорошо. Шесть лет подряд работать бесплатно, конечно, тяжело. С другой стороны, я могу делать проекты. Во всяком случае, чувствую, что я здесь нужен…

– Членский взнос у вас предусмотрен?

– Да, 2000 рублей в год. Ветераны платят 200 рублей в год.

– В чем смысл кинематографисту вступать в союз? Есть какая-то поддержка?

– Прежде всего, если у человека есть значок члена союза – это знак, что он профессионал. Через союз можно получать гранты. Профессиональные ассоциации при распределении грантов должны больше обращать внимание на тех, у кого есть значок членства. Мы стараемся построить эту систему, власти вроде нас слышат. У членства есть преимущества, есть также и материальная поддержка. И не такая уж маленькая – может быть 60-70 тысяч. Ее в год получает до 10 человек. Мы мониторим, кто нуждается. Также люди получают путевки от Министерства культуры Татарстан в санатории.

– А вам лично это что дает? Я понимаю, вы как руководитель союза можете восседать в разных комиссиях, например комиссии премии Тукая… еще?

– Я только в Тукаевской.

– Мансур Гилязов тоже немного обижен на эту комиссию. В прошлом году он выдвигался на премию Тукая от вашего союза.

– Мансур Гилязов давно достоин государственной премии. Он активно творит. Народ его знает, любит. Даже не имея никаких почетных званий, он уже принадлежит народу, он народный. Мансур Гилязов – это само по себе уровень, премия, он сам – бренд. Не все же могут сами себя продвигать. Хотелось бы, чтобы мы таких людей замечали, выдвигали, позволили всем увидеть, что они достойны.

«Над татарстанской кинематографией появился религиозный колпак»

– Ваша последняя работа к этому моменту – фильм по сценарию Мансура Гилязова «Живы ли вы?!». Его вы зрителю и экспертному сообществу уже представили. Что будете делать дальше?

– Что дальше делать, какой сценарий писать… если честно, тяжело идет. Когда начинаю делать кинопроект, у меня в голове начинаются противоречия – на какой фундамент эту идею положить… Я одну вещь понял для себя – татары очень разношерстные. Они настолько разделены. Настолько они друг друга недолюбливают. Каждый считает себя умным и правым. Вот от этого идет глобальная… большой корабль очень тяжело проплывает. Религиозные, светские, кряшены, мусульмане, ученые, есть, которые перемешались в Москве…  Даже не то что недолюбливают, а посмеиваются друг над другом. У меня есть идея – снять фильм о Тукае. Его точно надо снять, но как снять? Это должно быть настоящее кино с драмами и переживаниями. А не как пособие для школьного урока. Должна быть суперпрофессиональная команда. То, что у нас нет фильма о Тукае, – это проваливание начала XX века. Должны быть костюмы, декорации. Сюжет, диалоги, акценты, чтобы это было настоящее кино, не так, что снял и положил на полку.

– Будет наш Тукай интересен миру?

– Я всегда начинаю сильно рефлексировать, когда встречаюсь, например, с дистрибьюторами, мировыми и российскими. Они спрашивают – чем ваш проект интересен России? Я им постоянно объясняю: в России есть огромное количество разных национальностей, и они тоже россияне, которые тоже любят Россию. Что они не видят своего кино. Как только я сделаю себе поблажку и начну думать, не снимать ли мне российское кино, я ощущаю, будто предаю себя внутренне. В Екатеринбурге очень сильно спорил с дистрибьютором. При том, что у него жена татарка. Он говорит: кому это нужно? Татарам нужно! В мире должно появиться национальное татарстанское кино. Если на эти кнопки давить не будем, оно так и не появится. Если мы будем постоянно искать возможность усредненного или такого общероссийского масштаба, так и будем все перемешивать – это будет эчпочмак, сделанный на Казанском вокзале в Москве. Он не будет иметь такого вкуса, как эчпочмаки, приготовленные нашими бабушками в деревне. Если мы хотим сделать национальное кино, оно должно быть сугубо национальным. Понятно, что не с шовинистическими оттенками, а нашим родным, чтобы мы смотрели это кино и могли увидеть себя как часть татар.

– То есть вы уже понимаете, каким будет фильм о Тукае?

– Да. Примерно как фильм «Амадей». Есть такой фильм о великом Моцарте. Он не о том, как композитор писал музыку, а о человеке. Нам тоже в Тукае надо видеть человека. Для нынешнего молодого поколения он должен быть модным, современным человеком. Тукай к своим 27 годам успел сделать очень многое. Тут кто-то поправит, что умер он в 28 лет. Татары все время вот так спорят по мелочам. Когда посмотрели наш фильм «Живы ли вы?!», тоже говорили – так не хоронят. А в Бардымском районе, например, хоронят так. В Лениногорске по-другому, в Арске свои особенности. И тюбетейки разные у нас. В свое время я никак не мог принять казанскую тюбетейку. Когда в 90-е годы пошла мода на тюбетейку, я очень удивился – ну не татарская это тюбетейка. Для меня настоящая тюбетейка – бардымская, которая напоминает шатер. Поэтому, получается, у нас у каждого татарина своя правда…

– Продолжим тему Тукая – какая-то работа уже идет?

– Сценарий начал писаться. Культурный пласт, в том числе и кинематография, зависит от республики – хотим подать заявку в Правительство РТ. Наверное, можно подать и в Министерство культуры России. Но осенью моя интуиция подсказала мне писем не писать. Потому что и так с этой пандемией было тяжело руководству, не хотел их раздражать еще и темой кино. Я думал, к весне уже можно будет начать писать.

– Интуиция хорошая у вас?

– Как у всех творческих людей.

– Значит, не позволяет вам попадать в неудобные ситуации.

– Попадал, но как раз потому, что не прислушался.

– Если мы хотим сохранить культурный код, наше президентство, наш Татарстан, мне кажется, нам нужны культурные щиты, в том числе и кинематография. Любая экономика сильна не только деньгами, но и сильной культурой. Любое крепкое государство – это в первую очередь редчайшая литература, музыка и так далее. Иран считается закрытой территорией со многими запретами, и он в первую очередь начал развивать кинематографию.

– То есть Тукая мы сможем увидеть не как некий символ, а как человека?

– Главное, чтобы не получилось диетическое кино. Потому что никто не будет смотреть правильный фильм о правильном человеке.

Хотя разговор наш начали с нашего фильма «Живы ли вы?!», вы его не стали хвалить… Хотя и не люблю себя хвалить, но он же с большим успехом идет в прокате, региональном. Куда бы я ни приехал, везде почти полный зал. И не бывает, чтобы люди равнодушные выходили. Я доволен результатом, удивлен, что некоторые люди говорят, что фильм неудачный. Он очень даже получился.

– А почему вы оправдываетесь? Пусть говорят, это их проблемы.

– Проблема глубже, я не хочу их переубеждать. Я хочу, наоборот, сказать, что тех, кому нравится, гораздо больше. Есть мнение, почему-то и в органах управления власти, о том, что фильм неудачным получился.

– Вы хотите разубедить их в этом?

– Я хочу вернуть к какой-то точке. Мы стали очень кукольные. Наши женщины теперь надевают такие шапочки – это не национальный калфак, они будто из сувенирной лавки. Мы сильно опираемся на религиозные аспекты нации. Всемирный конгресс татар делает ставку на религиозный аспект, они в основном общаются с религиозными организациями. Мне кажется, ставку надо делать на другое, на всех. Ставку надо делать и на светских, и на академиков, на спортсменов. И ставку делать на всех. Пусть мне сильно будут высказывать, но я не могу понять, почему мы не укрепляемся, будучи светской татарской нацией. Мы в основном уходим в такое религиозное воспитание, вам так не кажется?

– Кажется.

– С этим мы теряем больше половины татар. Мы должны любить всех. Мы в первую очередь должны полюбить ребят, которые душой татары, хотя, может, и не знают татарского. Их просто надо обнять всех. Потому что куда я ни приду – встает девчонка, которой просто посчастливилось родиться в деревне и хорошо выучить татарский язык, и она начинает унижать тех, кто плохо знает татарский.

– Ильдар, я понимаю, молодому татарину в Москве наверняка трудно изучить татарский. Но, извини, если ты живешь в Казани и хочешь пользоваться какими-то выгодами от того, что ты татарин, при этом не хочешь изучать язык – тогда, конечно, та девочка права. Пусть учит!

– А чем отличается татарин в Новосибирске от татарина в Казани?

– В Казани есть среда для изучения языка. Более того, если он собирается за счет татар реализовать какие-то национальные проекты, почему это он не должен выучить язык?

– Они пришли уже на татарский фильм, потому что их позвала татарская душа, их нельзя отторгать. Я вас понимаю. Вы и меня можете обвинить – в основном я говорю на русском языке. При этом я же снимаю принципиально татарские фильмы.

– У вас немного другой случай. Татарский вы знаете, и потом, вы же сын Рашида Ягафарова (известный фольклорист, общественный деятель. – Ред.)!

– Я говорю на татарском и стараюсь даже выступать на татарском языке. Вот когда я выхожу перед людьми в Новосибирске, Екатеринбурге, вижу – половина зала татарского не знает. Что такое язык? Язык существует в формате, когда он плавает в естественной среде. Когда среда на нем общается. Когда его преподают в школе. А у нас это постоянно подрезается. Но об этом татары не говорят. Мы же молчим.

Языку нельзя учить «под дулом пистолета». Не надо укорять «ты не знаешь татарский», а наоборот, надо обнять, сказать «ты молодец». Стоит мне поговорить с кем-нибудь из истинной интеллигенции татар, то тут же у меня появляется желание выучить пять-шесть сложных татарских слов. И я учу их!

– У вас есть очень активно используемый вами термин «культурный код», вы не считаете, что он связан с языком?

– Я не употребляю таких умных слов. Но знаю одно: человек как ежик – когда начинаешь его обижать, то он отвечает колючками. Не надо друг друга обижать. То же самое с религиозными людьми. Они должны за нас молиться. Они с Богом должны разговаривать. Но в то же время не надо думать, что все люди одинаковые.

Мой отец был светский человек. Он не был сторонником того, чтобы все сводить к религии. Его борьба за нацию не была связана с религиозными догмами. У меня четкая позиция, что Аллах есть. Божественные силы, они, конечно, есть. У тебя есть интуиция, у тебя есть вещие сны. Есть какая-то святая случайность. Человек уже рождается с этим. Вот если посмотреть на ребенка, он же чист, у него же есть божественная сила. Религия мне больше напоминает политическую партию.

– Почему вас стала беспокоить тема религии? Религия вам мешает?

– В татарстанской кинематографии слишком много религии. Все ждут, что мы будем все набожными. Они начинают сверху осуждать. Почему это происходит – я понять не могу? Религиозные люди более управляемы?

– Против вашего фильма тоже выступили религиозные люди? Кто они? Муфтият или рядовой мусульманин?

– Я говорю об общем фоне. О насаждении религиозных догм. Я хочу об этом сказать. Есть такая вещь – когда ты свою мысль произносишь, ты занимаешь маленькую свою позицию.

– Вроде бы муфтият и сам снимает кино.

– Насколько я знаю, там режиссер Рамис Назмиев. Оператор – член нашего союза Алексей Матросов. Фильм посвящен 1100-летию принятия ислама в государстве Волжская Булгария. Слышал, что Президент выделил миллионы.

– А почему муфтият не обратился к Ягафарову? У вас ведь тоже не самый занятый период сейчас – фильм выпустили, к следующему еще не приступили…

– Рамис Назмиев – профессиональный режиссер, выпускник ВГИКа. Я очень рад, что он участвует в таком большом проекте.

А что касается вопроса, тут начинается вторая часть нашего разговора. В кинематографии Татарстана сейчас сложилась странная ситуация.

С 90-х годов до начала 2000-х начала формироваться неплохая кинематографическая школа. И пошла странная тенденция снисходительно относиться к кинематографистам, вырезаны места, где они могут заработать какие-то реальные деньги. Сейчас кинематографист — это охотник, который должен выходить на охоту, сам застрелить и зажарить медведя и сам продать. Что касается кинематографических организаций, конкретно в Татарстане… не буду вилять – в «Татаркино» назначен сверху человек, и мы принципе лояльно к этому относимся, пусть это будет. Думали, что все пойдет в гору, но выстраивается некая монополия. В татарском кино появились певцы эстрады, самодеятельные артисты. Почему-то режиссеры – случайные люди. У нас есть огромный союз, есть круг специалистов. Почему они не работают? И не используются профессионалы – члены союза. Но, конечно, мы будем сопротивляться.

У кого-то больше сил, они стараются найти деньги. Я тоже пытаюсь, режиссер и продюсер Алексей Барыкин, продюсер Марина Галицкая (супруга кинорежиссера Салавата Юзиева. – Авт.) тоже находят. Но не все же такие «паровозы». Почему вокруг бюджетных денег ходят всегда одни и те же люди? У нас ведь режиссеры есть. Хотя да, профессионалов становится все меньше. Они, глядя на этот «цирк», уезжают в Москву, уехавшие не собираются возвращаться.

Знаешь, в чем проблема кинематографии? Нет какого-то яркого, четкого ремесла. Например, музыкант. Он играет на скрипке. Не может прийти дворник и сыграть на скрипке. А в кино кажется, что режиссером может пойти любой. Но режиссер, он соткан из огромного количества дней, годов и насмотренности, видения, с какими людьми он общается, к чему он стремился, где он учился. Это человек из огромного числа датчиков, как мне кажется. Вот я вижу, кто такой режиссер. Его вкус, куда он стремится, что он придумывает. Это, мне кажется, какой-то особенный мир. И вот так просто ставить человека, у которого нету даже трех-четырех таких датчиков... Этим и порождается любительское кино.

– В этом году за 3 миллиона рублей будут снимать кино по рассказам Амирхана Еники. Вы стали бы снимать за такие деньги?

– Почему же они соглашаются на 3 миллиона? Почему набирается сборище людей, которые хотят стать режиссером? Кто-то хочет сняться, кто-то хочет снять. Что за команда такая? Это сборище самодеятельности. Потом мы сидим в зале, мы же интеллигентные люди, мы молчим. Они растут как мухоморы. Им это такое счастье, что мы молчим. Может перестать уже молчать? Что за фильм такой «Халима»? Это же позорище. Юлия Захарова – что, первый режиссер в республике? Совместный проект с казахами тоже она сняла (совместный фильм Казахстана и Татарстана «Тарлан» по повести татарского писателя Галимджана Ибрагимова «Алмачуар». – Авт.).     

– Но режиссер фильма Ильшат Рахимбай бросил проект, что же было делать Айтугановой… позвала Юлию.

– Он не бросил, его «кинули». Я не хочу обсуждать эту тему. Но у меня есть своя позиция. Идея этого фильма принадлежит Рахимбаю. Они с Айтугановой как партнеры стали работать с Казахстаном. Когда попали в «жернова», вместе должны были уйти. Я бы так сделал.

– Но тогда фильма не было бы.

– Зато выстраивалось бы профессиональное взаимоотношение. А тут ты в проект приходишь с одним, а потом бросаешь его и берешь какую-то девочку, эта девочка ведь даже не режиссер. Рахимбай 6-7 лет думал об этом фильме. Представь себе: ты снимаешь, монтируешь, и тебе казахи за это дают 200 тысяч рублей. Если Айтугановой так хотелось согласиться, сказала бы: «Давай начнем снимать, я тебе найду деньги из Татарстана».

Это наша национальная классика, она близка нам самим, мы смогли бы сделать хороший фильм. А какой фильм сделают казахи? Я очень сомневаюсь по поводу совместных проектов. Возможно, Ильшату и повезло, что он соскочил с «Алмачуара». Ему сейчас достался более крепкий сценарий.

Я не выступаю против кого-либо сейчас. Просто я против монополии в кинематографии.

– То есть это и есть главная проблема кино у нас?

– Производством фильмов должны заниматься люди, которые учились и занимались кино профессионально. А «Татаркино» должно заниматься дистрибуцией и прокатом фильмов. У нас не так гладко с прокатом сегодня.  Их первоочередная задача – прокат. Сейчас они занимаются всем – и производством, и всем-всем. И, конечно, у них возникает соблазн прокатывать и показывать кино, которое они сами снимают. Они об этом не говорят, но мы же видим. Мнение союза – вернуть «Татаркино» на рельсы прокатной организации.

– Эту проблему на круглом столе по кинематографии поднимал и Алексей Барыкин. Кинематографист, если получает деньги из бюджета, авторские права обязан передать «Татаркино». Таким образом, у него нет возможности зарабатывать своим фильмом. Какое решение тут может быть, как считаете?

– К сожалению, республиканские законы написаны так, что мы после производства фильмов все права на прокат опять отдаем «Татаркино». Я считаю, что республиканские законы нужно привести к российским нормам. Негде в России нет такого, чтобы продюсерские организации свои права добровольно отдали прокатным организациям. Должны быть прописаны проценты. И в этом мы с «Татаркино» нашли общий язык. Мы прописали права: «30% наши, 20% ваши, 50% кинотеатру». Я вижу поступательные движения к лучшему и со стороны Миляушы Лябибовны, и со стороны «Татаркино».

«Нужно ли кино татарам?»

– Какой у вас личный рейтинг татарстанских фильмов? Мой – «Куктау», «Зулейха», «Бибинур». Ваш?

– Да, «Бибинур» хороший фильм, очень обидно, что его снял не я (смеется). «Куктау» атмосферный фильм. Это мой первый фильм, где, наверное, есть ошибки. Он такой теплый, родной, многие об этом говорят.

– Мне кажется, это уже классика! Именно этот фильм дал татарскому кино режиссера Ягафарова.

– «Бэхеткэй» – мой первый национальный фильм. После просмотра «Куктау» люди растерялись – возможно, они ждали великое кино о татарах. А это была история про маленького человека. Поэтому некоторые посмотрели, чай попили и ушли, не сказав ни слова. Но время, по-моему, все расставило на свои места.

– Ильдар, ваша проблема в ваших комплексах из-за чужого мнения.

– У нас ведь не заканчивается просто на том, что твоя работа не понравилась. Этим человеком начинают «заниматься». Я не буду рассказывать, через что прошел после того, как вернулся в республику. Хотя в Москве у меня была работа.

– Что вас вернуло и что здесь держит?

– Обстоятельства. В 1998 году был дефолт, и вся страна зализывала раны. И в этот же год мне позвонил из Казани Зуфар Гарифович Бухараев, тогда руководитель Комитета по кинематографии Татарстана, и предложил мне  снять фильм по сценарию Мансура Гилязова под названием «Утро привокзальной площади», который впоследствии назвали «Күктау». Вот этот звонок стал ключевым в моей судьбе. Я в Москву уже не возвращался. Жалею ли я об этом? Но я же на самом деле счастливчик, которому удалось снять полнометражные фильмы. Не жалею. Когда расчувствуешься, думаешь, что в Москве стал бы кем-то, снимал большие проекты. А может, и не стал бы. Москве отдельное спасибо за знания и опыт.

Я здесь занимаюсь национальным кино. Есть такие, кто меня понимает. Но по-настоящему понимают человека у нас только после того, как он уйдет из жизни. Вот ты мне скажи – татарам кино надо?

– Я тоже это хотела спросить. Например, не так много людей посмотрят-почитают это интервью. Если поставить какой-то броский заголовок, может, и заинтересуются, почитают. Но такой заголовок обычно герою интервью не нравится, он начинает ворчать.

– Поставь самый цепляющий заголовок! Ты вот сейчас в вопросе татарского языка со мной споришь, а ведь читают только если материал на русском. Что в «Татар-информе» хорошо – другие берут написанное вами и распространяют, мнение доносится до широких кругов.

Каждый раз, снимая фильм, я говорю: «Это последний, больше не буду никогда снимать». А друзья мне: «Да ты не сможешь, посидишь год и опять придумаешь какой-нибудь геморрой». А татарскому зрителю мы нужны? Вроде нужны. Да, он пассивный, потому что не воспитан с кино.

– У вас хватит жизни воспитать татарского зрителя?

– Я могу еще работать, до 60, 65, 70 лет.

– Вам 51 год. Практика показывает – в мужчине старше 50 начинается творческая, как точнее назвать…

– Деградация?

– Не настолько. Депрессивная пора. Непродуктивная…

– Рузиля, я сумасшедший (Ильдар Ягафаров использовал нецензурное слово. – Авт.). Все равно буду делать. Буду ругаться, но делаю. Хотя грязью на меня тоже постоянно кидаются – ого-го! Я здесь сижу и чист как банный лист…

– Хорошо сказали!

– Не смейся! Как и все, я тоже наверняка состою из плюсов и минусов. И грехи какие-то, наверное, есть, я тоже человек. Но я стараюсь быть максимально чистым. Как уже говорил, зарплату я не получаю. Если фильм снимаю, то и сам в него вкладываю. Я, конечно, и зарабатываю на нем, я же не совсем идиот. Но не могу снимать кино только ради заработка. Такие есть. Такое кино смотреть одно мучение. Это видно. К кино надо относиться искренне. Только тогда получается хорошее кино.

– То есть работаете просто за определенный гонорар.

– Во многих своих проектах я еще являюсь продюсером. Поэтому говорить про гонорар было бы очень просто. Первое – хорошо снять картину, а дальше разберемся.

– Если смотреть по возрасту, получается, вы успеете снять еще два полнометражных фильма – и всё?

– Два, три… Сейчас в союз берем молодежь. Есть надежда, что они продолжат мое дело. Правда, молодежь особо не нуждается в союзе. Но молодость – скоропортящийся продукт, сами не заметят, как 50 стукнет.

– Что вы им советуете: оставаться здесь или уехать?

– Некоторым даже помогаем уехать. Нашли деньги, четверых отправили на режиссерские курсы. Захочет снимать татарское кино – приедет.

Очень много людей бьет себя в грудь, хотят снимать национальное кино, а на деле просто хотят заработать деньги на республике. Из москвичей таких много.

«Фонд кино будет работать на имидж нашей республики»

– Дальше все эти вопросы будет регулировать Фонд кино, о котором вы мечтаете, так? Всяких «просящих» Президент будет отправлять туда?

– Да. Это так должно быть. Если будет фонд, все будет решать комиссия.

– В комиссии опять те же люди. Те же Миляуша Лябибовна, вы.

– Меня там не должно быть, и Айтугановой. Мы там даже в коридоре не должны стоять. Монополия – самое опасное для кинематографии.

– Хорошо, допустим, создали мы фонд. Придут туда за деньгами Бекмамбетов и Ягафаров. Дадут, конечно, Бекмамбетову. Мне так кажется.

– У кого идея лучше – тому дадут… Перед тем как снимать, утверждается сценарий, на каком-то этапе съемок комиссия фонда может посмотреть, подсказать… Но даже в этом случае может получиться «Франкенштейн».

– Вы просите Фонд кино с 200 миллионами годового бюджета. За эти 200 миллионов татарский народ что получит?

– Я говорю о создании системы. У нас нет системы. Мы в хаосе. Часть этого фонда будет работать на культурный имидж республики. Мы должны понимать, что через два года нам необходимо снять фильм о Тукае.

– Фильм о Джалиле тоже обсуждался. Не получилось… Хорошо, давайте дальше поговорим о концепции Фонда кино.

– Главное – фонд должен контролировать, чтобы проектами руководили выпускники хороших профильных вузов. Это уже должно быть сигналом – если ты окончил хороший вуз, то можешь подняться по профессии. А так получается, что человек отучился, а нам он не нужен. У нас все кино снимают – и та девчонка, и этот парень… все снимают…

– Давай упростим вопрос: когда я беру товар в магазине, за мои деньги продавец гарантирует исправность товара или пригодность к пище… А за 200 миллионов я как покупатель что получу от киноделов?

– В Татарстане появится национальная кинематография.

– А продукт будет какой?

– Появится профессиональная система производства кино. Фонд кино их будет контролировать.

– Фильмы могут быть и плохими.

– Ну и что? Вот театры у нас разве все время выпускают только хорошие спектакли? Сколько у нас государственных театров получают деньги из бюджета! А вы только от кинематографистов ждете результатов. Никто из вас не знает, за счет чего и как они живут. То есть у нас нет такого рабочего места, чтобы кинематографист мог зарабатывать своей профессией. А ведь кино есть, хорошее или плохое – оно есть. Я нашим благодарен даже хотя бы за это. Пусть будет создана такая система – чтобы люди каждый год могли взяться за какую-то работу… Речь ведь идет не только о режиссерах. Операторы, художники, гримеры… Они систематически работали бы в кино, переходили бы из одного фильма в другой. Это не организовано. В хаосе кино не рождается. А вы от нас ждете, чтобы мы быстро сделали фильм, способный победить на Каннском фестивале.

– А материально у нас есть возможности поднимать кино? На 1 миллион рублей неплохой спектакль можно сделать, но кино не снимешь…

– А ты знаешь, сколько стоит театр? Это десятки миллионов. Мы что, просим гигантские деньги? 200 миллионов рублей – это серьезная сумма. Но для республики это возможно. Сюда входят и обучение кадров, и сценарная база, полнометражные и короткометражные фильмы, и развитие кинематографии в целом. Кино же начинается с готового сценария. Его надо написать. Этому человеку, кто пишет сценарий, надо куда-то на работу идти, кормить семью.

Вот я тоже кормлю свою семью. Я как-то должен жить в Татарстане. Как ты думаешь, что я делаю? Берусь за разные коммерческие проекты. Думаете, это так легко? Совсем не легко. Почему я не должен снимать один фильм в два года? Почему меня не берут режиссером в разные проекты? Меня никто никогда режиссером не нанимал. Никогда…

– Почему?

– Не знаю. Не понимаю. Думают, что я, попав в команду, начну указывать? Нет. Я готов взяться за любой проект и реализовать его. Я смотрю ответственно на то, за что берусь. Сколько ребят, которые могли бы у нас работать, из-за отсутствия работы уезжают в Москву. Тот же Галиаскаров, Рахимбай, Рашитов начнут работать на Москву…

– Что-то не видно, чтобы Москва особо хотела тот самый «Микулай» (триллер Ильшата Рахимбая по пьесе Мансура Гилязова столкнулся с финансовыми сложностями. – Авт.).

– Почему так думаешь?

– Если бы Москва была готова взять, Рахимбай тоже продал бы свой фильм.

– Почему думаешь плохо? У нас кряшены есть? Есть. Поэтому пусть фильм будет у нас! Пусть будет нашим достоянием.

– Но кряшены отказались от фильма.

– Это другой вопрос. Это болезнь малых народов. Им хочется выглядеть красивыми – песни, танцы… А на самом деле в «Микулае» удивительная история. Почему у нас триллера не может быть? Не понимаю… Не могу понять.

– Лично я не против триллера. Хотя сама не люблю их смотреть… А не кажется ли вам, что это просто ваши комплексы – «нас не любят, потому что это триллер», и вы сами держитесь за это.

– Так ведь ты сама тоже меня ненавидишь за одну сцену изнасилования в «Живы ли вы?!» Это же кино! Эта сцена нужна была для драматургии. Если бы бандиты просто дали бы по лицу этой девушке и ушли, фильм развалился бы, потому что это был бы пустой фильм. Я же не показывал грудь, задницу, даже сосков не видно. А вы тут охаете и ахаете, типа девушку изнасиловали. Кошмар! Ужас! Недавно с дочкой сходили на «Человека-паука», вот где деградация кино.

Я считаю, что в «Живы ли вы?!» жизнь показана такой, как есть. Не надо ее стыдиться. Пора спуститься на землю! Сколько можно уже витать в облаках, что мы красивые и воспитанные?! Я не знаю ни одного таким образом снятого кино. Кино появляется только там, где есть проблема. Может быть, мы к такому кино и не готовы. Я смотрю хорошие фильмы о каких-то алкашах, проститутках. Это сняли народы, сформировавшиеся как нация. Если подумать, мы же не сформированы как нация. Просто россияне…

– А не кажется, что наше кино не нужно даже нашему зрителю? Когда-нибудь мы сможем своего зрителя убедить в существовании нашего кино?

– Кино в первую очередь нужно для нашего будущего. Я не знаю, что будет через 50 лет. Возможно, Татарстан станет просто русской провинцией. А если будет кино, знали бы, что мы думаем, о чем беспокоимся, переживаем.

– Значит, работаем для будущего.

– Поэтому кино и дорогое по сравнению с остальными видами искусства, потому что делается для вечности. Спектакль посмотрел – и вышел. Музыку послушал – и концерт закончился. А кино, придуманный человеком микромир – вечны. Срок у них не выходит.

– Но руководство наше и люди не понимают этого…

– Думаю, что понимают. Но нет доверия. Как убедить? Мне кажется, тут есть большой нюанс. Сейчас Министерство культуры дает 8 миллионов в год. Такая договоренность. Оно может его и не давать. Если не даст, как кино будет жить? Никто об этом не думает и думать не хочет. У эстрадных певцов тоже есть своя филармония. Они зарабатывают на концертах, однако на них есть штат в 10-15 тысяч. У кинематографистов даже этого нет.

– Художники тоже не получают.

– Да, с ними тоже нужно создать фонд. Какие классные были художники в Советском Союзе! Я помню, как я бегал по мастерской Баки Урманче, когда мы приходили с папой к нему в гости. Художника государство очень поддерживало. Надо срочно создать фонд и для них, назначить 200-300 миллионов бюджета. Пусть каждый год 100 художников создадут картины о нашей жизни, наших традициях. «Художественный фонд» Татарстана состоит только из портретов руководителей, глав районов. Вот это останется от нас будущему.

«Легко пнуть бездомную собаку. Кинематографисты в таком положении»

– Когда был снят «Куктау»?

– В 2003 году.

– То есть мы в 90-х, полные энтузиазма, начали создавать свой национальный кинематограф, за десять лет доросли до того, чтобы снять «Куктау». Где наша ошибка? Почему остановились?

– Какая ошибка?

– Куда ушел позитив того времени? Когда исчезла надежда народа на собственное кино?

– Ой, пошла какая-то мода, особенно среди руководителей, во всех неудачах винят кинематографистов. А ведь эту ситуацию они сами создали. Все исходит к «Саге древних булгар» (киноэпопея из семи фильмов, незавершенный широкомасштабный исторический кинопроект Булата Мансурова по сценарию Гарая Рахима. – Ред.).

– То есть неудача этого проекта стала тормозом для татарского кино?

– А ведь у кинематографистов Татарстана, особенно нынешних, никакого отношения к этому фильму нет. А что, у нас в строительстве нет таких ошибок?

– Но вот это одно событие наложило негативный отпечаток, навредило будущему национального кино. Почему не могут забыть?

– Бить слабого легко. Кто эти кинематографисты? Бесхозные жалкие существа. Но собака бывает кусачей только от жизни собачьей. 

– Не успели окрепнуть?

– Легче пнуть бездомного пса, чем породистую собаку, которая сидит в своей конуре. Бесхозный пес поскулит и притихнет. Кинематографисты примерно в таком положении. Когда поняли, что «Сага» не получится, комитет кинематографии тоже ликвидировали. Казанская студия кинохроники тоже упразднена. Люди остались на улице. Как бы разозлились: «Всё, хорош».

– «Сага древних булгар» и на самом деле была аферой?

– «Сага» нам многое дала. Для молодых кинематографистов это была плодородная почва. Мы взошли как молодая поросль. Я тоже был среди них. Мне было чуть больше двадцати! Время расцвета! И другие расцвели. Думали, что вот эти цветы дадут плоды. Не было поддержки. После «Куктау» больше серьезной материальной помощи не было. А ведь в те годы кино снималось. Рамиль Тухватуллин активно снимал фильмы. Мне кажется, за 3-4 года снял 4-5 фильмов. Фильмы выходили, но не было отрегулированной системы.

– Я считаю его «Зулейху» очень хорошим фильмом. Я уже сказала, что он в числе первых в моем рейтинге.

– «Зулейха» – хорошее кино. Не могу согласиться, что в вашем рейтинге нет «Живы ли вы?!». Он должен был быть. Не могу понять, почему он вам не нравится. В Екатеринбурге женщины сказали: «Наконец-то это произошло, нашим мужикам по лбу ударили». Кому-то не понравилось, что тема изнасилования в фильме была, но тема была замята. Но это же естественно – если происходит изнасилование, вся деревня молчит, чтобы не испортить судьбу девочки. Ведь на самом деле так! Это же символ – нас имеют, а мы молчим.

– Хорошо, пересмотрю свой рейтинг.

– Вот ты спрашиваешь, чем я буду заниматься в будущем. Мне кажется, мне надо выкинуть из головы мусор о том, что надо снимать кино, которое нравится всем. И Фонд кино, и моя жизнь, и все фильмы, которые мы будем снимать, должны быть посвящены появлению национального кино. Как башкирское кино, как якутское. Если не будет таких, как мы, оно не появится. Появление национального кино в Татарстане станет квантовым скачком в новой культуре республики. Потому что мы застряли в попсе. Мы конкретно сидим на спектаклях. И у нас никакого развития нет. Если взять симфоническую музыку, и оперный театр, и балетное искусство – они татарам почти не принадлежат сейчас. Мне кажется, Фонд кино мог бы стать для молодежи сигналом надежды на будущее.

Мне кажется, нам надо успеть с фондом, пока у нас свой президент, живой, настоящий, «татар җанлы». Мне кажется, он очень переживает за это. Он все-таки татарский парень. Боюсь, лет через десять придут такие люди, которым будет «до фонаря». А ты как думаешь? Мы же вообще не умеем сопротивляться. Татары молчат.

– Уже диагноз поставили же. Значит, правильно поставили. Почему меня спрашиваете?

– Вам же это не нравится.

– Может быть, потому и не нравится, что вы правы…

– Были и те, кто кричал, что это антитатарский фильм. Сейчас ведь даже журналистов нет, чтобы все это рассказывать. Я знаю только двух журналистов, которые могут написать на татарском какие-то тексты, которые можно читать, – ты и Гулина Гимадова из «Ватаным Татарстан». Вас должны на руках носить. Носят? Наверное, носят на 30-40 тысяч, и все.

– Чем сейчас занимаетесь? Скажем так, до того, как приступить к Тукаю.

– У меня в голове очень много проектов. Хочется на базе Союза кинематографистов открыть авторскую киношколу.

– Хочется, не хочется… Вам 51 год. Пора уже делать, а не мечтать.

– Вы сейчас где сидите?

– В вашем офисе.

– Шесть лет назад мы мечтали об этом офисе. Сейчас он есть. И зарплата будет. Работа в этом направлении идет. И Фонд создадим. Съемки фильма могут начаться летом.

– Сколько потребуется денег?

– Это большой проект. Тут же еще надо, чтобы мне поверили. А если скажут, пусть на русском снимут москвичи…

– А вам хочется снять на татарском?

– Да. С нашими актерами. Весь парадокс моего существования в этом. Какой смысл ради российского проката звать федеральных актеров?

– Если денег не будет достаточно, все равно начнете?

– Все кино, которое начинается без бюджета, превращается в пшик. Я такую историю уже прошел с «Байгалом».

– Если сумму, которую вы просите, все-таки дадут, что вы гарантированно сделаете за эти деньги?

– Хорошее качественное кино о Тукае, которое могут смотреть по всей России. Потому что если не снимем фильм о Тукае, это будет большим преступлением с нашей стороны. Мне кажется, пришло время снять такой фильм.

Автор: Рузиля Мухаметова, intertat.tatar; перевод с татарского