«И тут Роза Хайруллина говорит: «А драматург Батулла жив?»

«Мы всё заблюрили. Или нет?.. Приходите в кино, узнаете»

– Байбулат, давайте начнем с этого неизбежного вопроса: кто, по-вашему, идеальная аудитория вашего фильма? Для кого вы его снимали?

– Для меня и для студии Bosfor Pictures это первый полнометражный опыт. Нам важно, чтобы фильм нашел свою аудиторию. Но нужно понимать, что, конечно, мы не ставили себе цели математически выверять эти цифры. Мы просто отталкиваемся от себя: ставим себя на место зрителя. Затем мы смотрим на фильм глазами своих друзей, родственников или вашими глазами, например. Если понравится мне, тогда, возможно, понравится и моим товарищам, что, кстати, не всегда совпадает. Но здесь, мне кажется, сама игра «Ядәч» («Ядәш», «Дәдәч», «Җәдәч» – в разных районах по-разному) работает как связующий элемент («Бери да помни» – перевод названия игры с грудной куриной косточкой «Ядәч! Исемдә!», – прим. Т-и).

Так что, по моему внутреннему ощущению, целевая аудитория фильма – это люди 20-35 лет. Которые могут взять с собой в кино и поколение помладше, то есть своих детей, и старшее поколение, родителей. В итоге этот фильм для всей семьи и родственников.

– Кстати, в каком районе он снимался?

– В Рыбно-Слободском. Это тоже интересный момент, потому что я родился и вырос в Татарстане, прожил здесь всю жизнь, был почти везде. Но почему-то ни разу в жизни не был в Рыбной Слободе, хотя это не так далеко от Казани. И вот я впервые там оказался. Мы ездили по району, искали деревню для съемок, видели оленей – они меня поразили. В итоге выбрали село Малый Ошняк. Нас там мило встретили, помогли. Низкий поклон всем, кто помог.

– Заранее предвижу комментарии нашей публики по поводу того, что в фильме показана голая попа, что главный герой пьет. Ваше отношение к этому?

– Мое отношение к голой попе... В общем-то, несколько лет назад я снял короткометражку как раз про этот объект человеческого тела («Показалось», – прим. Т-и). Так что для меня это очень интересный объект. Мне кажется, это важная часть нашей культуры (смеется).

На самом деле, я думаю, что сейчас, в нашем разговоре, это выглядит как что-то страшное, хотя в фильме это буквально в какой-то мультяшной форме. У нас всё заблюрено. Или нет?.. В общем, приходите в кино, узнаете.

– А кто, кстати, заблюрил?

– Ну, такова была моя изначальная задача. Мы не должны показывать настоящую попу в этом фильме. Это никак сюжетно не работает.

– То есть это не ваш папа сказал: «Ок, снимусь голым, но смотрите там не переборщите»?

– Нет-нет. На удивление, он вообще оказался самым послушным артистом.

«Переживал по поводу своей вспыльчивости, особенно с близкими»

– Вообще каково это – работать на съемочной площадке с родным отцом?

– Тут нужно начать с самого начала. Когда мы писали эту историю, я основывался на взаимоотношениях моих отца и матери. Это мои наблюдения за ними. И еще для меня это история про кризис пожилого возраста. Мы часто говорим про кризисы трехлетнего ребенка, пубертатного периода, среднего возраста, а про пожилых как-то не вспоминаем – какие еще кризисы у них вообще могут быть. Хотя, конечно, это связано не только с возрастом. Иногда я и в себе чувствую желание махнуть на все рукой и уйти на пенсию, образно говоря.

В общем, мы написали сценарий, основываясь на моей семье. Там много фишек из моего детства – например, сцена, где бабай делает дудку из зеленого лука. Так отец развлекал нас с Нурбеком, моим старшим братом. «Мышку» он тоже делал для нас. У отца есть сказка «Тычкан баласы Чикыл» – «Мышонок Пискля». И он делал из нее некое шоу. Не просто рассказывал сказку, а в рамках этого перформанса действительно появлялся мышонок, который выглядел как настоящий. Наш отец был как домашний клоун, в хорошем смысле этого слова. То есть дедушка в фильме – это и есть наш отец.

И самое абсурдное в том, что мы очень долго искали исполнителя на роль дедушки. Ездили по всем городам Татарстана, доехали до Башкортостана…

– …а отца родного под носом не замечали.

– Да-да. Шутки шутками, но так оно и есть. Причем я с ним даже обсуждал, кого бы взять на эту роль. Он перечислял своих однокурсников-актеров, но на тот момент они уже плохо себя чувствовали, некоторые потом ушли из жизни.

Потом мы подумали, что, может быть, нам нужен непрофессиональный артист. И даже нашли его, это дедушка моей подруги. Я уговорил его приехать на кастинг из Челнов, мы сделали пробы, но поняли, что получается не совсем тот персонаж. Не то чтобы было плохо, нет, просто с ним получился бы совсем другой фильм. В итоге съемки вот-вот должны уже начаться, а дедушки нет. И внука тоже.

А Роза Хайруллина уже была с нами. Мы приехали с ней в деревню, чтобы она познакомилась с локацией, где уже строились декорации. И я начинаю рассуждать по поводу дедушки. Это же важно, какими будут их отношения с Розой. Я показываю ей все кандидатуры, и мы вместе понимаем, что все они не совсем то, что нужно. И тут она говорит: «Слушай, ты так часто рассказываешь про своего отца, может, ты мне его покажешь? Он же у тебя живой?» А у меня много видео с отцом, я часто его снимаю. Показал, и она говорит: «О, какой классный, интересное лицо, я хочу с ним познакомиться». И мы поехали знакомиться.

А у меня тогда было такое чувство, что отец уже немного потерял азарт к жизни, что он как будто в легкой апатии и у него не будет большого интереса к нашему проекту. Это, кстати, и есть часть кризиса пожилого возраста, мне кажется. И, кроме того, мне казалось, что нам будет сложно коммуницировать на площадке. И вот мы с Розой приезжаем, родители нас встречают. А отец надел классную рубашку, побрился, помолодел лет на десять. Пока мамы не было, они с Розой покурили сигаретку, поговорили, у них нашлась куча общих знакомых, она же жила и работала в Казани.

И в какой-то момент, когда мы внутренне уже вроде бы поняли, что будем делать кино вместе, Роза спрашивает: «А вот раньше был такой драматург Рабит Батулла. Он жив?» А я вслух никогда не произносил, кто мой отец, вообще стараюсь это скрывать. Мы отвечаем – ну вот, это он. Роза такая: «Так ведь мой первый спектакль, в котором я принимала участие, был «Кичер мине, әнкәй» («Прости меня, мама», – прим. Т-и). Это по пьесе отца. И тут у него тоже происходит флешбэк: «А-а, это ты перешла тогда в русский ТЮЗ!» И опять они пошли вспоминать каких-то общих знакомых.

Еще я сильно переживал по поводу того, что я недостаточно сдержанный, вспыльчивый, особенно с близкими. Я думал, что это может привести к каким-то нехорошим последствиям. Но посоветовался с психологами и понял, что все будет нормально. Я же говорю, в итоге отец оказался чуть ли не самым послушным артистом.

«Я сам себя убедил, что это комедия»

– Нам показалось, что ваш фильм не столько комедия, тем более деревенская комедия (хотя там немало смешного), сколько некий реквием по татарской деревне. Правильно показалось?

– Хм, интересно, конечно… Блин, у меня сейчас даже мурашки по телу пошли, я немного неловко себя чувствую, потому что… ну, как бы да. Просто я, конечно, не формулировал это так. Все-таки делать реквием – это для меня… во-первых, у меня нет на это права. И это звучит слишком пафосно.

Но в целом, я и сам себя убедил, что это комедия, и будущие зрители, если честно, тоже должны думать, что это комедия. Все-таки я не один делал этот фильм, и нам важно, чтобы люди пришли в кинотеатры.

– А вы видели спектакль «Ядәч! Исемдә!», который в 2021 году поставил театр имени Тинчурина?

– Нет. Но я узнал о нем и даже запросил запись. Но как только нажал на «плей», сразу остановил. Потому что, во-первых, мои знакомые, которые его делали, сказали, что сама игра там практически не фигурирует. И я подумал, что не стоит сбивать себя.

Просто, видимо, это действительно некий культурный код в виде игры, который…

– …висит в воздухе.

– Да-да. Поэтому в какой-то момент мне, как человеку самоедливому, показалось, что у людей будет ощущение, что мы эту идею позаимствовали. Хотя на самом деле эта история в виде заявки была у нас еще в 2015 году. Ну, и игра «Ядәч» для меня существовала всегда, с самого детства.

– В фильме герой Алмаза Хамзина, записывая краудфандинговый ролик для ремонта школы, говорит: «Мы из деревни “Маленькая мечта”». Вы что-то хотели сказать этим названием?

– Для меня это скорее шутка, прикол. Я не так серьезно к этому отношусь. Ну, есть у человека мечта, чтобы в деревне открылась кафешка, ну она же маленькая и дурацкая, в смысле практически нереальная. Или, там, мечта о том, чтобы люди побороли апатию и начали получать от жизни удовольствие.

А может, надо было «Большой мечтой» назвать. Не знаю тут, кстати.

«Нежелание брать от жизни всё»

– Как у вас произошел переход от короткого метра к полному? Это был сложный момент?

– Формально это вообще не сложно. После выпуска из киношколы, когда ты попадаешь на «Кинотавр» с дипломным коротким метром, тебе достаточно регулярно предлагают полнометражные фильмы. Но либо они не совпадали с моими представлениями о кино, просто на творческом уровне, либо просто не доходило до реализации. Какие-то проекты остановила та же пандемия.

Были проекты, от которых я действительно просто отказывался, потому что мне казалось, что дебютный полнометражный фильм должен быть больше про меня. Либо это должна быть очень достойная ремесленническая работа. Но для ремесленнического, коммерческого опыта у меня уже есть площадки в виде рекламы и сериалов. Сериалы для меня – это больше про работу, про опыт, чем про какое-то полноценное высказывание.

– В одном интервью вы сказали, что имеете склонность к обиде на свою судьбу, что среди людей вашего возраста, ваших друзей есть некая обида на то, что им пришлось предать свою мечту. Что это за обида? Может быть, именно она побудила вас к созданию вашего фильма?

– Как же пафосно это звучит, если смотреть со стороны… Если правильно помню, я имел в виду, что с возрастом я все чаще ощущаю, в том числе в себе, появление каких-то границ, которые становятся все более толстыми, и в какой-то момент их становится тяжело разбивать. Ну и, в принципе, возникает ощущение тоннеля, который куда-то тебя ведет. В отличие от детства, когда у мечт нет никаких границ.

Наверное, это происходит, когда вы с кем-то из своих товарищей рассуждаете про творческий путь, и он говорит, что вместо творчества просто ушел в какую-то рутинную работу. И ты чувствуешь, что он как будто предал свою мечту, потому что он хотел заниматься, условно, юмором или артистической деятельностью.

В этом смысле я, конечно, себя не предавал, хотя, может быть, что-то и всплывет через какое-то время. Может быть, что-то такое и было, но проявлялось в более мелких вещах. Наверное, я имел в виду ту самую апатию, какое-то нежелание. Нежелание брать от жизни всё.

Рустем Шакиров, Регина Яфарова

Полную версию интервью читайте перед началом проката фильма «Бери да помни»