Георгий Ибушев: «Не скакать надо под песню, а петь ее»

«Есть ощущение, что однажды соберу чемодан и уеду жить в деревню»

– Георгий абый, по вашим интервью мы знаем, как вы привязаны к родной деревне, природе своего края. Вы давно уже городской житель, известный артист, музыкант, имеете звания. Но эта любовь к родной земле, тоска по родной деревне — она сохраняется до сих пор?

– Да! Даже спустя столько лет моя любовь к родной деревне остается такой же сильной. Хотя те чувства и ощущения, которые испытывал в детстве, сейчас уже не такие яркие. Тогда я чувствовал настолько прочную связь, тягу к родным местам, природе. Это было в каждой моей клетке. Проходит время, ты уже по-другому начинаешь понимать жизнь. Но это теплое чувство тебя не покидает никогда.

Эту связь я чувствую с детства. Помню, когда был еще маленький, учиться ходил в соседнюю деревню Усали. В конце мая иду вниз по дороге, мимо долины. Вижу, как ярко-желтые головки одуванчиков раскрылись, как множество маленьких солнц, и меня будто ударило током. Несколько секунд я стоял, чувствуя, как по телу прокатывается дрожь. Это надо уметь ощущать, такое бывает не у всех. Природа много раз показывала мне свои чудеса.

В детстве, когда гулял с другими ребятишками, мог увидеть какое-то место, завораживающе красивое для меня — оставить игру и уйти туда. Мальчики меня дразнили, мол, что ты как девчонка, ходишь среди цветов. Видимо, в такие моменты и зарождались в душе музыка, поэзия. Я с детства постоянно пел и рос среди природы. Это очень сильно на меня повлияло. У нас в саду три липы, и на каждой — скворечник. Весной отец водил нас в сад и показывал, как скворцы кормят своих птенцов: «Видите, птицы тоже любят своих детей». Папа разговаривал с травами, ягодами, говорил: «Знаете, а ведь родник тоже поет», а я удивлялся, как же родник может петь. Наверное, это ощущение единения с природой от отца перешло и ко мне.

Сейчас люди ездят в Турцию, Абхазию, Корею… У меня тоже есть возможность поехать куда угодно. Но никуда я не ездил по своей инициативе, ехал, только если отправит руководство республики или филармония. Был в Америке, Чехии, Корее, Казахстане, Турции… В голове одна мысль: когда же наступит весна, когда начну ездить в деревню… Только там для меня настоящее место для отдыха.

В Мамадышском районе, родном селе Владимировка у меня есть свой дом, сад, баня. Приезжаю, копаюсь в огороде, гуляю по красивым местам. Для меня лучший отдых — такой. Почему меня так неудержимо тянет к родной земле? Есть в этом что-то, что сложно объяснить.

В Казани живу уже 47 лет. Но есть ощущение, что однажды соберу чемодан и уеду жить в деревню. Родная земля, родовой дом всегда тянули меня к себе, давали силы и вдохновение. Спасибо односельчанам, они меня понимают, любят, помогают по мере возможности. Уже несколько лет подряд мы делаем праздник нашего села, он проходит даже лучше, чем Сабантуй! В больших казанах кипит шурпа, готовится плов, забивают барашков к празднику, пекут картофель на костре… Приезжают из соседних деревень, всех угощаем. Люди приносят самые вкусные блюда, даже бэлиш! Все мы там гуляем, поем, танцуем, устраиваем концерт с участием деревенских талантов. Участвуют все, кто пожелает. Это такой праздник, который очищает душу, объединяет людей.

«Где ты ходишь, беглый кряшен?»

– И как этот обычный деревенский парень попал в высшее учебное заведение в Казани — консерваторию? Наверняка это был не простой путь?

– Действительно, это произошло не сразу. В 1975 году меня, ученика 10-го класса, отправили от Мамадышского района на конкурс «Песня комсомола-75», он проходил в красивом Доме культуры имени 10-летия ТАССР. Там был Мингол абый Галиев — известный певец, о котором я слышал, но никогда лично не встречался. Мы разговорились, и оказалось, что он тоже из Мамадышского района. Он дал мне свою баянистку Гузелию (ее уже нет в живых), я спел две песни — «Комсомолка Гөлсара» и «Туган җирем Татарстан». Зрители были в восторге. Как самому юному исполнителю, мне вручили диплом, подарки. Мингол абый сказал, что мне надо учиться. Тогда он мне впервые показал издалека Ильгама абый Шакирова. Я смотрел на легендарного певца, как на какое-то чудо, весь в восхищении.

Потом вернулся в деревню. Это был август. Мы заготовили сено, дров накололи… И я отправился в Казань в надежде, что после прослушивания меня возьмут учиться. Зашел к Минголу абый.

– Что ты тут делаешь?

– Сами же сказали мне, что надо поступать.

– Экзамены ведь уже закончились...

– А что, чтобы учиться на певца, надо сдавать экзамены? – удивился я.

Мингол абый меня повел к ректору Назибу Жиганову.

– Мингол абый тогда преподавал?

– Он работал в Доме народного творчества на Баумана. К нему приходило множество людей. Мы там общались, пели. Это были такие дорогие сердцу, самые приятные времена!

Назиб Гаязович сказал, чтобы я пришел 2 сентября. Я уехал, вернулся в указанный день. А на прослушивание собрались человек 10 — 15. Назиб Гаязович спрашивает: «В какой тональности поешь?!». Я стою, ничего не отвечаю, потому что не понимаю, о чем речь. А они смекнули, в чем дело, заулыбались. «Сейчас, Назиб Гаязович, найдем!» – пианистка Алевтина Миркина встала, и повела меня в соседний кабинет. Оказалось, что она — руководитель кафедры концертмейстеров. Тогда я понял, что тональность — это как низко или высоко ты поешь.

В кабинете народной артистки РСФСР, заведующей кафедрой вокала Зулейхи Хисматуллиной исполнил произведения «Су буйлап» и «Күзләрем тик сине эзлиләр». Мне сказали, что возьмут меня в подгруппу. А я ведь ни одной ноты не знаю. «К сожалению, ты пришел поздно, мест в общежитии нет. Тебе надо найти жилье на год», — сказали мне. Я подумал: русский у меня слабый, понимать — понимаю, но говорить не могу… Даже документы сдавать не стал, никому ничего не сказал и просто сбежал обратно к себе в деревню.

После этого была армия. Наш взвод поставили в наряд на кухню. В полку больше тысячи человек, в огромных кастрюлях жареная рыба! Горы посуды… Как-то остался один на кухне, пользуясь этим, начал петь — там такая акустика, голос просто летает, звенит! Тут дверь открывается, а там человек 15, стоят, слушают! «Ты что, из консерватории?!» — спрашивает один. «Нет!» — говорю. Вызывает командир роты. «Говорят, ты хорошо поешь. Спой-ка!». Я признался, что русских песен не знаю, единственная композиция — «Вижу чудное приволье». Он говорит: «Мне не надо по-русски, пой по-татарски». Я спел. У нас проводились концерты от роты, меня стали включать в программу. Под аккомпанемент трех баянистов пел на татарском. Там были ребята-татары, они кричали «Браво!», аплодировали.

После армии устроился работать в Нижнекамске. Однажды пришла телеграмма от Мингола Галиева. «Срочно приезжай в Казань, 7 июля экзамен». Взял только паспорт и поехал. В подгруппе 24 человека. И только двое без музыкального образования — я и Ильгиз из Апастово. Остальные кто после музыкальной школы, кто после училища. Все стоят, дрожат. Чего они так боятся, там же просто надо спеть, думаем мы. Ильгиз пел песню «Уфа каласы ни өчен матур?» — пел и тут же начинал пританцовывать. Видимо, в деревне так научился. Назиб Гаязович попросил его не танцевать, а просто петь.

Потом вышел я. Он меня увидел и говорит: «Ну, беглый кряшен, мы же тебя уже однажды взяли, где ты ходишь?». Я рассказал, что был в армии, а потом работал в Нижнекамске. Меня взяли в подготовительную группу.

Семь лет учился в консерватории, потом пришел работать в филармонию. Так началась моя жизнь артиста.

«Альфия, ну куда я его возьму, филармония и так битком!»

– Это была удача - попасть в филармонию?

– В Колонном зале [Дома Союзов] в Москве должен был пройти концерт к 100-летию Габдуллы Тукая, и у нас в оперном театре начались репетиции. Я пел «Без кабызган утлар», а также вместе с Венерой Ганиевой дуэт Батыржана и Гульюзум из музыкальной драмы «Наемщик» (Салих Сайдашев — Тази Гиззат). Ильгиз Габидуллович [Мазитов] (в 1975 — 1992 гг. — художественный руководитель Татарской филармонии, - прим. Т-и) тогда попросил меня исполнить партию Надира из оперы «Искатели жемчуга». Где они взяли клавир, удивился тогда я. В жизни я не пел с оркестром. Но, слава богу, смог это сделать. Мое исполнение высоко оценили.

После консерватории ходил на прослушивание — «ярмарку», где оперные театры отбирают себе артистов. Были приглашения в Уфу, Оренбург, еще несколько мест. Но я не захотел ехать. А в Казань приглашения не было.

После этого мой преподаватель Альфия Загидуллина повела меня за руку в филармонию. «Тебя там ждут», сказала она. Мы с пианисткой Валей пришли, но не заметили, чтобы меня кто-то ждал. Альфия апа металась по кабинетам, пытаясь договориться с руководством. Директор филармонии Марат Тазетдинов говорил, как я потом узнал: «Ну Альфия, куда я его возьму, филармония и так битком». А она ему: «Просто послушай для интереса, такого голоса больше нет». Так, все кто был в филармонии, собрались и прослушали меня. Я исполнил пять-шесть сложных произведений. После этого мне сказали подождать в другом кабинете. Тут заходит мужчина крупного телосложения, обнимает меня и выходит. Только потом я узнал, что это директор филармонии. Говорят, он сказал: «Хоть из своего кармана буду платить, но возьму». Вот так скоро уже 40 лет, как я работаю в филармонии.

За эти годы выступал со многими великолепными артистами: в Колонном зале пел на одной сцене с Иваном Козловским, Анатолием Соловьяненко, Зурабом Соткилавой. Тогда я а капелла исполнил татарскую народную песню «Әллүки». Закончил петь, а никто не аплодирует. Не знаю, сколько секунд это длилось, но я был в ужасе. Весь покраснел. И тут зал взорвался аплодисментами.

Бывал и за рубежом, концерты от правительства без меня не проходили. Сейчас я уже в возрасте, пару лет как не участвую в «вип-концертах». Пел и перед первым президентом Татарстана Минтимером Шаймиевым, и перед Раисом Татарстана Рустамом Миннихановым, и перед американцами, китайцами. Никогда ничего для себя не просил. Даже о том, что получил звание заслуженного артиста России, узнал только через неделю. Именно в тот день по телевизору показали мой концерт. Люди звонят постоянно, поздравляют, я говорю им спасибо, думая, что поздравляют с концертом. Прихожу в филармонию, редактор Альбина мне говорит: «Ой, Жоречка, поздравляем!». «Что там?» – говорю я. «Все-таки звание заслуженного артиста! Тебе же еще неделю назад дали». Это было так неожиданно для меня! Удивительно.

Народного артиста Татарстана дали в 2000 году. Бог мне сам все давал потихоньку. Я никогда ни с кем не конфликтовал, не злословил, интриг не заводил. И не делаю этого сейчас, наоборот, стараюсь по мере сил помогать.

Я очень доволен своей судьбой. Не могу сказать, что меня жизнь сильно била. На моем пути встречались удивительно хорошие люди. Я считаю себя очень счастливым человеком. Может быть, не так много песен записал. У кого-то на счету 300 — 400 композиций. У меня в фонотеке, кажется, около 80 записей, но часть из них изумительные произведения, никто их не исполняет. Считаю, что это мое большое достояние.

«Надолго ли хватит моего голоса, думал я»

– В молодости вы обладали очень редким тембром голоса - тенор-альтино. Говорят, что есть даже специальные партии для такого голоса. Вам доводилось их исполнять?

– Есть поставленные и природные голоса. В основе поставленного голоса — природный голос. Если человек попадает к хорошему педагогу, тот развивает его голос. Бывают случаи, когда человек неплохо поет после этого. А мой голос — от природы. Я с маленького возраста постоянно пел, не могли остановить. Бабушка жаловалась: «Голова разболелась, перестанешь ты или нет?». Еще до осознанного возраста я знал, что отличаюсь от других. Что видел — о том и пел.

Когда поступил в консерваторию, преподаватель стала прослушивать меня во время распевки. Дошли до «ля», а мне нипочем! Взял «си», преподаватель была поражена, взял «до» — совсем ахнула. Но тогда мой голос еще не был сформирован. Потом начались репетиции. Мне сказали, что я «тенор-альтино», что таких голосов в ближайшем окружении нет. Партии Рудольфа, Фауста, Надира мне давались очень легко.

По поручению министерства участвовал в конкурсе «Татар җыры-89». Исполнил песню «Безнең ил». Запомнил ее еще в первые годы работы в филармонии, когда с Риммой Ибрагимовой и другими артистами мы 70 дней были на гастролях. Когда пел эту песню на конкурсе, самому показалось, что взял ноты немного выше. Спел, вышел со сцены, все хорошо. После меня был антракт. Подходит композитор Фасиль абый Ахметов: «Ты хоть знаешь, какую ноту взял?». «Высоковато получилось, кажется, “до диез”?» — отвечаю. «Какой “до диез”! “Фа” третьей октавы!». Я сам был поражен.

Были мысли, надолго ли хватит мне этого голоса. Понятно, с годами он стал ниже, сейчас я лирический тенор. Причину я знаю. Когда мы купили кооперативную квартиру, были обязаны 40 дней отработать на стройке, пришлось в подвале рубить бетон. Это был ноябрь. Холодно, сквозняк. Застегну куртку — жарко, расстегну — холодно. На следующий день лег в больницу — температура, кашель ужасный. Кашель не могут остановить, голова болит, живот, врачи не знают, что делать. Дали какое-то лекарство. Тогда мне было примерно 25 — 30 лет. Я лежу, глаза закрыты, и тут около меня 50 — 60-летние пациенты разговаривают: «Какой молодой человек уходит». После этого пришел лечащий врач и повел меня на иглоукалывание. Иголки поставили, я уснул. Через полчаса разбудили, отправили в палату. После этого я очень долго спал. 80 процентов кашля ушло. Но бронхи были повреждены, и голос постепенно начал садиться.

Композитор Алмаз Монасыпов писал песни для моего голоса. Его романс «Саба җиле» — один из моих любимых. Поскольку я не учился в музыкальной школе и в музыкальном училище, не могу сказать, что у меня глубокие знания. Ритм хромает. Сожалею об одном: многие арии и романсы, которые я хотел бы исполнить, исполнить не удалось. Не могу удержать ритм в сложных произведениях.

«Иногда хочется выкинуть человека со сцены — ну не получается у тебя, зачем ты здесь?»

– Идеальный певец — какой он в вашем представлении?

– Сейчас поющих очень много. Говорят, в Татарстане около тысячи артистов эстрады. Песня песне рознь, и артист артисту рознь. Есть совсем никудышные песни. Некоторые просто пишут песни сами — и слова, и музыку, сами же и поют. Иногда хочется прямо выкинуть человека со сцены — ну не получается у тебя, зачем ты здесь? Устраивают шоу, скачут по сцене туда-сюда. Не скакать надо под песню, а петь ее. А для этого нужен голос. У кого нет голоса и уровень культуры низкий, пытаются хоть как-то себя показать — обезьянничают на сцене, чего только не вытворяют, иногда просто противно смотреть.

Идеальный певец должен знать, что он поет, и, повторю, у него должен быть голос. Но и просто голос еще не делает из тебя хорошего певца. Есть исполнители с не такими выдающимися вокальными данными, но они так проникновенно поют, задевают самые тонкие струны души. А есть невозможно громкие, но никаких эмоций их пение вызвать не способно.

Идеальный певец тот, кто во всем нашел золотую середину. Он понимает, что он поет, знает красоту своего голоса, умеет брать высокие ноты и в целом отлично владеет мастерством исполнения. Такие певцы даже в сложных произведениях по своему профессиональному уровню могут вести композицию. Если все сделано идеально — такое исполнение очищает душу, сердце, трогает до слез.

Но, к сожалению, зрители чаще всего этого не понимают. Им подавай что-то легкое, простое, набор слов под примитивный мотив. Нас подмял самый низкий сорт таких песен, ничего не дающих ни нации, ни народу. Но это пожирает душу нашей нации. Даже некоторые аксакалы смирились: «Да ладно, пусть хоть как поет, главное по-татарски». Если бы следовали этой логике и стали использовать в речи мат, лишь бы на татарском — то оказались бы самым грязным сообществом людей, от нас ничего не осталось бы. С песней так же.

Музыка, песня должны воспитывать человека, возносить нацию, народ. Ильдар Абдразаков, Альбина Шагимуратова, наши таланты — это гордость нашей нации, через них мир узнает о татарах. А у нас самые обычные певцы считают себя звездами, некоторые даже не здороваются. Ну какая это звезда? Выйдешь за сарай — света твоего не видно, светишь ты не дальше собственного двора. Да, у них есть свой зритель. Некоторые зрители специально берут места в передних рядах, чтобы их показали по телевизору. Приходят нарядные, но не чтобы слушать песню, а чтобы показать себя. Делают вид, что слушают концерт. А поинтересуешься, что услышали, — ничего нет. Вот это страшно.

Государства без экономики не бывает, но чтобы была экономика, должна быть и культура. Без культуры государства тоже быть не может, тогда это просто первобытное стадо. Если у нас будет высокая, развитая культура, если мы будем прививать культуру татарам и всем народам, живущим с нами в республике, научим людей слушать оперу, романсы, качественную музыку, тогда нация будет уже по-другому смотреть на себя, на мир, она будет развиваться, осознает многие вещи.

25 — 30 лет назад я пошел в наш оперный театр на «Мадам Баттерфляй». Партию Чио-Чио-сан исполняла Лариса Башкирова, которую я очень любил. За мной сели две девушки. Говорят по-татарски. Они меня не знают, я их не знаю. Между собой обсуждают: «Давай уйдем». Тут в опере наступает кульминационная часть. Смотрю, эти две девушки сидят и плачут. После спектакля у гардероба снова оказался рядом с ними. Они говорят: «Хорошо, что пришли». Я был так рад тогда! Для меня это было, как чудо. Они же собирались уходить, но получили удовольствие от оперы. Кто-то считает, что в опере сложно понять слова. Слова понимать не надо, сами сцены оперы, действия героев все тебе объяснят. Там музыка, декорации, там есть красота!

Культура — это такая вещь, с ней нельзя шутить. Если музыка, литература, изобразительное искусство в почете, то и государство крепкое. Что происходит сегодня в Европе: сжигают книги классических авторов, оскверняют памятники, сносят их. Мужчины вступают в брак с мужчинами… Это же в голове не укладывается. Как государство может развиваться дальше, когда такое происходит?

«На фестивале «Үзгәреш җиле» некоторые песни невозможно узнать, так сильно испортили!»

– Каких исполнителей вы любите слушать?

– Пласидо Доминго, Хосе Каррерас, Лучано Паваротти, Монсеррат Кабалье – великие певцы. Беньямино Джильи, Николай Гедда, Сергей Лемешев, Евгений Нестеренко, Муслим Магомаев, Елена Образцова, Ирина Архипова… Их много, всех невозможно перечислить. Это высокопрофессиональные исполнители, мастера, таланты. Потом появились такие как Николай Басков, я не говорю, что он идеальный певец, но голос у него есть.

А из татарских артистов… Я как-то опубликовал об этом статью. Неужели романсы наших композиторов так и будут собирать пыль на полке, где же наши исполнители? У нас поют частушки, скоро ведь и певцов не останется. Из татарских певцов я бы назвал Филюса Кагирова, Ильгиза Мухутдинова. Артур Исламов очень нравится, как он поет, и его самого очень уважаю. Из всемирно известных артистов у нас есть Альбина Шагимуратова, Аида Гарифуллина. Если бы у нас были мировые звезды, то наша нация была бы очень счастливой. Не только певцы, но и писатели, поэты, художники — они все стали бы лицом татарской нации перед всем миром.

Если подумать, наш народ очень талантливый. В то же время легко поддается обману. Радио, телевидение тоже много стараются для этого. Что только не показывают. Артисты искажают песни, написанные композиторами. Это уму непостижимо, разве так можно? Что только не пробовали делать с романсами Яхина, если бы Рустем абый был жив, прибил бы за такое! Если хочешь петь в таком формате, напиши песню сам! Но искажать произведение композитора нельзя.

Появился фестиваль «Үзгәреш җиле» — некоторые песни узнать невозможно, так сильно испортили! Они говорят, что татарская песня должна быть такой. Пусть сами пишут, пусть продвигают на самом высоком уровне, но пусть не портят то, что есть. Говорят, аранжировка красивая. Оркестр играет отлично, его приглашают из Москвы. Но в песне должен быть национальный колорит, самобытность, она должна греть душу, в ней ярко должны быть выражена татарская составляющая, татарская особенность. А тут как запоют с какими-то вокализами…

Говорят, татарская песня должна быть такой. Нет, татарская песня должна оставаться татарской — она должна быть простой, красивой, захватывающей сердце человека и должна стать вкладом в развитие народа, еще одной жемчужиной в его культуре. А те песни, которые звучат сейчас, один раз споют и отправляют в небытие, как дворник кидает мусор на свалку. А те, кто поет эти песни, считает себя звездами. Звезда — это тот, кто служит своей нации, крепко стоящей на ногах. А не ради своего кармана.

Они оправдываются: «Надо же как-то прокормиться». Не надо прыгать на сцене! Я 40 лет работаю, но по сцене не скакал. Вырастил двух сыновей, разные были времена, но не голодали, хотя и в деньгах не купались. Деньги мы получали своевременно. Пока работал лекторий, ставили музыкальные сказки детям, устраивали небольшие концерты, каждый проект приносил какие-то деньги. Был такой период: мы получали 6 тысяч в месяц, а водители — 16 тысяч. А сейчас, слава богу, все хорошо. У нас много классических концертов, приезжают мастера искусств. Татарские концерты тоже есть. Филармония — это место, которое дает воспитание, это не место бездумного развлечения. Значит, она идет по своему главному пути — пути воспитания людей. Приезжают оркестры, хор, солисты, бывают оперетты, инструментальная музыка — чего душа пожелает. Заходи, смотри, слушай. Я рад, что работаю в родной филармонии — это целая жизнь.

А для низкопробной эстрады площадок в Казани полно! Может быть, меня и осудят за такие слова, многие будут недовольны, скажут, нашелся тут умник.

«Когда поешь, не надо пристально смотреть на зрителя»

– Какой зал самый лучший в Казани с точки зрения исполнителя?

– Зал нашей филармонии тоже неплохой, я прекрасно могу петь там без микрофона. Недавно в Большом концертном зале был юбилейный вечер Рустама Маликова, я пел «Су буйлап», тоже без микрофона. Звучало великолепно.

– Хотела спросить, кто из композиторов вам наиболее близок, но, кажется, уже знаю ответ. Рустам Яхин, верно?

– Да, Яхин. Очень люблю, его произведения изумительные! Исполняю произведения таких композиторов, как Салих Сайдашев, Мансур Музафаров, Алмаз Монасыпов, Сара Садыкова, Фасиль Ахметов, Назиб Жиганов, Масгуда Шамсутдинова, Резеда Ахиярова и многих других.

За свою творческую карьеру исполнил, наверное, не одну сотню песен, дома у меня кипы нот. Удивляюсь, как я все это пел, это же очень много. Среди них около двух десятков произведений, которые сопровождают тебя на протяжении всей жизни: «Бу таңнар, иртәләр», «Су буйлап», «Күзләрем тик сине эзлиләр», «Көтәм сине», «Исеңдәме, иркәм?», «Зарыгу» и другие.

– О чем вы обычно думаете, когда поете на сцене?

– Помню такой случай. В Большом концертном зале идет концерт, я исполняю песню «Сандугач» под оркестр Анатолия Шутикова. Заметил в шестом ряду женщину — вытирает слезы, так глубоко ее тронула песня. Отвожу взгляд, смотрю на последний ряд — а там другая женщина, и она тоже плачет! Это настроение передалось мне, чувствую, что я и сам вот-вот заплачу… В этот момент я вдруг понял, что песня не о соловье.

Когда поешь, не надо пристально смотреть на зрителя, можно только пройтись взглядом по залу. Если найдешь для себя какую-то приятную точку, хорошо. Я думаю о течении мелодии, содержании песни. В большинстве случаев твой голос сам ведет за собой. Надо думать о том, чтобы песня была понятной, проникновенной для человека. Ты, конечно, не делаешь это как-то специально, это уже у тебя внутри. Песня идет от души, а не от головы.

Еще хотел бы отметить, что по мере развития песни куплеты тоже отличаются — хотя мелодия та же, содержание не одно и то же, и это должно отражаться в том, как эти куплеты звучат. Многие исполнители не до конца это понимают. Песня должна приносить исполнителю удовольствие! Тогда нет сомнения, что она дойдет до слушателя.

«Если сосед купил сервант, а у тебя его нет — разве это причина переживать?»

– Вы кажетесь очень спокойным человеком.

– По характеру я не тот, кто сидит без движения. Люблю, когда дома порядок, мне важно, чтобы все было на месте. Мы живем очень просто, ничего лишнего. Довольны тем, что есть, все необходимое у нас имеется.

С утра делаю зарядку в течение 20 минут. Проверяю свой сахар, завтракаю, после этого, если в этот день иду на работу — готовлю ноты, тихонечко распеваюсь.

В нашей семье я встаю раньше всех. Просматриваю новости. У нас в Васильево дача, часто там бываю. В саду у нас везде порядок, люди говорят — как будто на выставку попали. Идеально ровные грядки, ухоженные, везде чисто.

– Георгий абый, какие качества в человеке вам нравятся?

– Человек должен быть открытым, честным. Сейчас слово «честь» выходит из употребления. Я люблю людей с чистым сердцем, общительных, открытых. Чтобы не лицемерил и не обманывал. Люблю общаться с людьми, слушать их. Дорожу теми, кто искренне меня любит и поддерживает.

– Без чего не представляете свою жизнь?

– Без деревни, сцены, филармонии, без друзей, песни, моих внуков, моих сыновей. В филармонии тоже не смогу оставаться всю жизнь. Я уже думал о том, что в какой-то момент придется уйти, и мне стало очень грустно.

Сыновья меня любят, уважают. Они у нас воспитанные, хорошие. Моя жена Адиля тоже очень спокойный человек. В течение дня мы можем обменяться с ней всего пятью-шестью предложениями. Сейчас она работает скрипачкой в Государственном симфоническом оркестре РТ.

С будущей женой я познакомился в репетиционной концертмейстера Муниры Хабибуллиной. Женился в 30-летнем возрасте. У нас совсем ничего не было — мама прислала из деревни одну подушку, и все. Родился наш первый сын Алеша, а потом Сережа. Мне очень помогли мои братья.

Я очень доволен своей судьбой — она свела меня с удивительными людьми, Бог дал мне неповторимый, красивый голос, я не хвастаюсь, а говорю с благодарностью судьбе. Я стараюсь как можно больше дать людям тепла, света, в автобусе некоторые люди здороваются со мной за руку, многие говорят: «Хоть за руку потрогал». Я и этим счастлив.

Счастье — это не постоянное состояние, всего за один день человек может испытать и счастье, и несчастье. Но это жизнь — она не бывает без горя, родителей теряешь, это неизбежно. Надо суметь пережить эти моменты. У меня дети живы-здоровы, есть родная деревня, есть друзья, квартира, мои глаза видят, ноги ходят — разве это не счастье? Если сосед купил сервант, а у тебя его нет — разве это причина переживать? В жизни бывают разные моменты, пусть каждый будет счастлив, испытает много радости в жизни. Пусть будет достаток у людей и мир на земле.

Зиля Мубаракшина, «Интертат», перевод с татарского