Фанис Мусагитов: «Называя спектакли “новым видением”, они прячут свою бездарность»

«Если считать с цоколем, пристрой к театру будет четырехэтажным»

– Фанис Наилевич, давно мы с вами не записывали интервью. Одна из последних новостей татарстанской культуры – театр Тинчурина готовит документы для реконструкции своего здания. Что включает в себя эта реконструкция и когда она может быть проведена?

– После предыдущей реконструкции наше здание открылось в 2010 году. Работы закончились еще в 2008-2009 годах, поэтому можно считать, что прошло уже примерно 15 лет. Капитальный ремонт проводится каждые пять лет, косметический – ежегодно. Это действительно необходимо, потому что появляются трещины, краски выцветают. Буквально вчера мы осмотрели отопительную систему, задвижки противопожарной системы – они ржавеют, на них садятся пыль и мусор.

Во-первых, необходим ремонт здания – сейчас мы дорабатываем документацию, завершаем согласования. На это ушло около двух лет, потому что на земле, принадлежащей театру, находится архитектурный памятник. За исключением нового участка, который перешел в наше ведение позже.

– Имеется в виду двор, где сейчас парковка?

– Во дворе нашего театра стоял дом, расселенный по программе ветхого жилья. Там оставалось несколько семей. Угловая часть дома принадлежит гражданке Щербининой, она приватизировала ее. Получается, земля наша, а дом – ее собственность. Остальную часть дома мы разобрали, землю оформили на себя, сделали автостоянку. Когда получали, я оформлял ее как «для подземной парковки и наземных сооружений».

Во дворе у нас также ангар, где хранятся декорации, в документах его вообще нет. Эту землю я сумел отстоять.

Согласовать участки, относящиеся к категории архитектурных памятников, очень сложно, но эту часть мы сделали. Сейчас остались уже только общие согласования. Потом будет определена сумма, подготовлена проектно-сметная документация, и только после этого будем отдавать на финансирование.

– О какой примерно сумме идет речь?

– Пока невозможно назвать какие-то цифры. Строительные, ремонтные работы идут вместе с оснащением. Скоро все станет известно.

– У вас уже давно была мечта сделать пристрой к театру. В новом плане это тоже будет?

– Да, для пристроя будет отдельная смета. У нас ведь сейчас есть оркестр, да и артистам мало места. Эскиз пристроя был готов уже в 2010-х годах. Проект предусматривает, что потом его можно будет соединить с главным зданием.

– Через подземный ход?

– Наземный.

– Вы переедете туда, а помещения, которые занимает администрация, оставите артистам?

– Да, эти комнаты станут гримерками. Цеха тоже хотелось бы вывести в пристрой, чтобы артистам стало еще просторнее. Сейчас под артистами бутафорные цеха – запах краски поднимается в гримерные, это плохо. В рамках предыдущей реконструкции многие рабочие кабинеты перенесли в эту сторону, сделав больше пространства для зрителя. Теперь настала очередь обеспечить комфорт артистам. Нужно помещение для репетиций оркестра. У нас нет малого зала…

– Он тоже будет?

– Сейчас дойдем до этой темы тоже. Эта мечта есть. Малый зал нужен. На четвертом этаже пристроя…

– …пристрой будет четырехэтажный?

– Если считать с цокольным этажом, да, здание будет четырехэтажным.

Большой плюс, что у нас уже есть электричество, вода, отопительная система. Обычно при ремонтно-реконструктивных работах эта часть занимает около 30 процентов сметы, у нас же все это уже есть.

– То есть вы не ждете, когда город даст тепло.

– Не только тепло, у нас есть свой трансформатор. И такой мощности, что он может подать электричество еще в несколько зданий. Отопительных котлов у нас три. До этого тепло шло из котельной на улице Жуковского. А она уже тогда работала на 160 процентов мощности. Поэтому нам сказали, чтобы мы подсоединились к котельной на Большой Красной. Только это обошлось бы нам в 14 млн рублей. Вместо этого мы построили собственную котельную за 9,5 млн. Нам повезло, успели это сделать, потому что потом проводить подобные работы в центре города запретили.

– Это, конечно, большой плюс, когда директор хорошо знает хозяйственную работу. Наш дом отапливается как раз из котельной на Жуковского, и тепло нам дают, когда уже конкретно начинаем замерзать.

– Когда артисты мерзнут или зритель мерзнет в театре, простужается – это, конечно, не дело. А так у нас тепло, мы сами регулируем температуру, можем убавить, если надо.

«Малого зала нет – это во вред и имиджу, и финансам»

– Продолжим тему малого зала.

– Хочется сделать зал-трансформер. Там могут проходить репетиции оркестра. Можно ставить иммерсивные, экспериментальные спектакли. Речь идет о зале на 50-60 человек. Нам нужна и студия звукозаписи, стены можно сделать раздвижными. В этом здании также будут и цеха. У нас декорации хранятся в ненадлежащих условиях – зимой холодно, летом жарко, разница температур доходит до 55 градусов. В итоге краски трескаются, осыпаются. Мы мечтаем, чтобы можно было перетаскивать декорации через коридор между двумя зданиями и оставлять на хранение на втором этаже пристроя.

Еще одна мечта – там, где сейчас парковка, сделать подземную стоянку, а над ней построить трехэтажное здание. Вот там хотелось бы сделать малый зал на 150-200 мест. Это будет отдельное здание, если надо, можно и соединить. Вход будет также и со стороны улицы Карла Маркса. Если все это удастся осуществить, получится большой комплекс. Думаю, все начинается с мечты, а потом она становится явью.

У нас есть спектакли малого формата. Сейчас мы показываем их в большом зале. Но, во-первых, они не рассчитаны на большую аудиторию…

– Поэтому зал кажется пустым, верно?

– Да. На детских спектаклях мы не сажаем детей на балконе. Поэтому балконы кажутся пустыми. В малом зале надо сделать съемные стулья, чтобы можно было расставлять их по-разному. А пока у нас в зале такой возможности нет. Сейчас мы, показывая спектакли малого формата в большом зале, наносим себе ущерб.

– Ущерб имиджу театра? Люди видят, что в зале мало зрителей, и, конечно, это вызывает вопросы.

– И в плане имиджа театра, и финансово это убыточно. Документальные спектакли создаются для малого зала. Еще один минус отсутствия малого зала в том, что перед премьерами зал несколько дней занят – на сцене идут прогоны. Правда, в такие дни мы выезжаем в районы. Но это все равно не является правильным использованием ресурсов театра. Во-первых, зритель хочет прийти в театр, но не видит спектакля на афише – и уходит в другое место. Во-вторых, эти дни не приносят денег в кассу. Мы себя чувствуем, как хромая лошадь, которая не может скакать – вроде бы спектакль есть, а поскольку мы не можем его показать, кажется, что его и нет. Все это говорит о том, что малый зал нужен.

Малый зал мы могли бы оформить в современном стиле. Потому что когда главное здание – это памятник архитектуры, мы не можем вносить в него изменения. Его нельзя трогать, и не надо трогать. Это память. Здесь своя атмосфера. Кто только здесь не работал! Усмана Альмеева проводили из этого здания – он тоже здесь пел. Здание 1850 года постройки. Часть была построена в 1911-1912 годах. Когда готовились к ремонту, мы изучили архивы.

Мы общаемся с директором Вахтанговского театра Кириллом Кроком. Он тоже говорит, что задача администрации – создавать комфортные условия для творческого человека.

– Кстати, Крок после пожара в Хабаровском музыкальном театре написал, что здание было очень ветхое и учредитель не заботился о нем должным образом. За 10 лет там сменились шесть директоров.

– Нам тоже раньше присылали целые папки замечаний от пожарного надзора, постепенно мы эти недостатки устранили. Но есть и такие, которые мы не можем исправить. Во-первых, здание – памятник архитектуры, во-вторых, у нас нет столько денег. Остальное исправляем потихоньку, за счет внебюджетных средств.

Я уверен, что театр в Хабаровске тоже писал в разные инстанции, просил денег на ремонт. Но вслед за письмом надо ходить, добиваться. А постоянная смена директоров – это очень плохо для театра, нельзя менять руководителя каждые два-три года. Если из крана не течет вода, в зале холодно, нет ковриков у дверей, в туалете нет бумаги – будут винить администрацию. Эти моменты должны быть под постоянным контролем.

Рассказывают такую историю: один миллионер платил своей аварийной бригаде за дни, когда они простаивают без дела, а когда случалась авария – переставал платить. Зарплата возобновляется после того, как авария устранена. И бригада тщательно следила, чтобы аварий и поломок не было, а если они случались, все оперативно чинила.

Если в театре порядок, то хозяйственная часть работы совсем незаметна, воспринимается как должное. Сколько труда за этим стоит – люди и не знают. Каждый год мы собираем ветеранов на 9 Мая. Однажды одна пожилая зрительница сказала мне: «Улым, какая у тебя хорошая работа, каждый день смотришь красивые спектакли».

С одной стороны, все правильно, зритель должен видеть все хорошее и не должен видеть плохого. И пусть артисты тоже играют спокойно, в комфортных условиях, не переживая ни о чем. Если они будут погружены в проблемы, на сцене это будет заметно.

«Иногда человеку девять раз поможешь, на десятый не получается – и ты уже самый плохой»

– Если говорить об артистах, то это ведь очень эмоциональный народ. Могут расстраиваться из-за незначительных вещей, претензии предъявлять…

– Делать из мухи слона они горазды, да.

– Как вы решаете их проблемы? Приходится глубоко вникать в то, что они говорят, или не считаете нужным сильно разбираться?

– По правде говоря, с утра моя работа начинается с решения проблем чьих-то родителей, родственников, его собственных…

– Устроить кого-то в больницу, решить проблемы ЖКХ – тоже сюда входит?

– Да, устроить в больницу, поговорить с людьми в разных администрациях. У кого-то вопросы с оформлением земли, кого-то полиция забрала. А еще большинство из этих случаев не решаются звонком, приходится ехать.

Не совру, если скажу, что не бывает и дня, чтобы я не положил кого-то в больницу. Я теперь знаю обо всех болезнях – как их лечат и так далее. В долг просят деньги. Когда нужна крупная сумма, приходится обращаться к друзьям. Много таких моментов.

Если бы покойная Исламия апа Махмутова послушалась нас, пошла к врачам и вовремя пролечилась, ее можно было бы спасти. Наша Айгуль [Ахметова] ушла в 27 лет, всего неделю не дожила до своего 28-летия. В Рыбной Слободе у нас спектакль, а она просит у меня но-шпу. Один раз попросила, два… «Что случилось?» – спрашиваю. «Живот болит, уже с полгода», – говорит. Молодая же, стеснялась попросить помощи. Тут же позвонил в МКДЦ, на следующий день ее положили, а после обеда узнали, что с ней. Если бы хотя бы на два месяца раньше сказала, можно было спасти. Она до этого ходила к врачам, но рак не увидели.

Наиля абый Шайхутдинова тоже еле уговорили лечь в больницу, стали делать операцию – там уже ничего нельзя было сделать. Слишком поздно. Мой собственный брат так же ушел. Ко мне уже стали обращаться и из других театров – Камаловского, Кариевского. Им тоже хочется помочь. Заботимся также о наших ветеранах, на праздники делаем им подарки. Их бросать нельзя.

Мне как-то сказал один человек: надо помогать людям, любым способом, насколько у тебя хватает возможностей. А если знаешь, что не сможешь, нельзя давать обещания. Иногда человеку девять раз поможешь, на десятый раз не получается – и ты уже самый плохой. Поэтому говорят: делай добро и бросай в воду.

– Наверняка артисты приходят к вам жаловаться друг на друга – без конфликтов в коллективе обычно не обходится. Приходится выполнять роль судьи?

– Такое бывает довольно часто. Обычно это не выносится на общее обсуждение, решается персонально. Если один жалуется – надо выслушать и другую сторону, слушаешь также тех, кто наблюдает со стороны. Есть такие, кто постоянно жалуется, и такие, кто копит в себе и однажды выплескивает.

К человеку нужен подход – с кем-то надо быть строгим, кого-то погладить по головке, с кем-то вместе можно и поплакать… Кому-то просто надо излить душу, к таким разговорам надо относиться легче. Чтобы в коллективе царила дружба, проводим корпоративы. Люди общаются в непринужденной обстановке, и даже те, кто был в ссоре, могут уйти с праздника в обнимку.

«Кому-то для получения личной выгоды надо, чтобы в коллективе всегда был разлад»

– Доносы пишутся во всех театрах, это не секрет. До меня доходили слухи, что на Туфана Имамутдинова тоже писали анонимки. Какой выход находите в таких случаях?

– Слава богу, в последнее время это уже прекратилось.

– Почему? Артисты и работники театра уже довольны жизнью?

– Письма не возникают на ровном месте, всегда есть причина. Кому-то для получения личной выгоды надо, чтобы в коллективе театра всегда был разлад.

– Такие тоже есть?

– Есть, и много. Когда его коллеге начинают оформлять почетное звание, он начинает оспаривать, скандалит, чтобы не дали, потому что сам остается без звания. Для него главное – ни мне, ни тебе. Или он недоволен, что много выездных спектаклей – у него какие-то свои дела, выезжать ему невыгодно.

– Почему? Это же все равно прибавка к зарплате.

– Да, начисляются баллы. Но на своих шабашках он заработает больше.

– Вот в чем дело. Да, конечно. Особенно в пятницу, субботу.

– Там много тонкостей. Поэтому я не осуждаю артистов и музыкантов. Они заботятся о своих семьях. Но ведь и театр им как семья. Можно же помогать семье не во вред театру. Надо соблюдать баланс, чтобы ни одна сторона не страдала.

Что касается писем, то, во-первых, они бьют по репутации театра. Такие письма есть и в других театрах, но они не афишируют. А наши любят это делать. Это осталось еще с прежних времен. Очень много хранится у меня таких жалоб. Такие вещи надо вовремя гасить. Запрещать – не выход, надо своевременно решать эти вопросы.

Например, ставить на выездные спектакли два состава. Мы так и делаем. Мы никого не оставляем наедине с его проблемой – артисты, музыканты приходят, просят освободить, например, от выездного спектакля, я никогда не отказываю. Находим решение. Мы просто просим их составлять свое расписание с учетом нашего. Афиши выходят за три месяца, изменений обычно не бывает.

Если кто-то куда-то уходит, он ведь весь состав ставит в трудное положение – при вводе другого артиста вместе с ним должен поменяться весь состав. Значит, этот человек создает трудности и товарищам своим, и театру, и зрителю. Потому что игра актера, который был срочно введен, и актера, прошедшего множество репетиций, – отличается.

– Насколько я знаю, Имамутдинова, когда он пришел, приняли не все и не сразу. Сейчас уже есть взаимопонимание между режиссером и труппой? Как вам видится?

– Разное было. Люди боятся нового, наверное, поэтому были и несогласные. Много провокаций было и со стороны.

– Что, и такое тоже есть?

– Я бы сказал, в первую очередь. И оно до сих пор существует. Но наши артисты к этому привыкли и некоторые уже начали противостоять. Причина ведь в самом провокаторе, а не в театре. Сейчас мы постоянно на связи с артистами, с молодыми я общаюсь, если надо, подбадриваешь их, по-отечески поддерживаешь. Нельзя поддаваться таким провокациям. Сейчас наши артисты устойчивы к такому влиянию.

– А с какой целью это делают?

– Им хорошо, когда у нас грызня и хаос. Таких «доброжелателей» не один человек, они в разных местах и разного уровня.

«Если человек старается, но не получается, значит, амплуа у него другое. Надо уметь видеть хорошее в артисте»

– Туфан Имамутдинов называл себя кризис-менеджером, он пришел в театр с намерением обозначить направления развития театра. Вы чувствуете изменения, которые произошли с приходом нового режиссера?

– В театре всегда должны быть изменения, он должен расти, развиваться. За время, которое мы работаем с Туфаном, мы ни разу не вступали в острый конфликт. И этого не должно быть. Все вопросы мы решаем открыто, через обсуждение. Я постоянно мониторю настроения, предпочтения зрителя, стараюсь доносить ему пожелания людей, свое видение по маркетингу. Пьесы тоже выбираем вместе, иногда артисты приносят пьесы – их тоже смотрим.

Если со стороны режиссера нет попытки разъединить коллектив, то в театре работать можно. Вот когда появляются любимчики, это очень вредит общему делу. Даже если это есть, надо стараться этого не показывать. Артисты не могут играть одинаково. Если человек старается, но не получается, значит, амплуа у него другое. Надо уметь видеть хорошее в артисте. Мы же обычно хорошее не замечаем, а если заметим что-то плохое, то тогда уже держись! Если в человеке увидеть что-то хорошее и помогать ему это развивать, то какие-то недостатки исчезнут сами собой. Даже если, например, уборщица оставила где-то пыль, надо сначала похвалить за хорошую уборку, только потом сказать, где не убрано. Лучше начинать с хорошего.

– Что касается уборки, руководители-татары в культурном учреждении особенно внимательно относятся к чистоте.

– Да, чистота, порядок – это уже незыблемое правило для татар. В татарских деревнях дома просто сияют – чистые, ухоженные. У нас нет такого, чтобы человек заходил в дом в уличной обуви. В зарубежных фильмах в обуви ложатся на постель – о таком даже не говорю.

Вкусно готовить, угощать, достойно принимать гостей – это тоже у нас уже в крови. Не зря ведь крупные мировые события проводят в Казани. Мы умеем по всем правилам встречать и провожать гостей. И в театре должно быть так. Наши уборщицы каждый день протирают стены театра с уличной стороны, потому что там постоянно садится пыль. Чистота должна быть на первом месте. Не должно быть паутины в театре – ее надо каждый день убирать.

– Продолжая тему посещаемости спектаклей. После ковидного периода у вас произошли какие-то изменения? Больше стало зрителей или меньше?

– Я бы сказал одно: рост числа зрителей или его сокращение не связаны с ковидом. Если спектакль хороший, то зритель есть всегда. Еще хочу сказать: не существует «фестивальных спектаклей». Кстати, Кирилл Крок тоже так говорит: «Если у тебя нет зрителя, не обманывай себя тем, что работаешь на фестиваль». Если нет у тебя зрителя, значит, ты никому не нужен.

А то, называя «новым видением», прячут свою бездарность за этими словами. Ставят на 20-30 человек и оправдываются, что это новое видение. Наверное, такие спектакли тоже нужны, но их надо показывать тем же 20-30 людям. Тот, кто захочет прийти, – придет, в зал на 30 человек придет и 40 человек. Чтобы зритель захотел прийти, надо ставить хорошие спектакли.

– Туфан – режиссер, который прославился как раз «фестивальными спектаклями». Его «Алиф» имел большой успех. Ощущаются ли изменения в Туфане после его перехода в репертуарный театр? Он чувствует зрителя, который смотрит спектакли большого формата?

– Он же не за то, чтобы выкинуть спектакли большого формата и ставить только малоформатные. Такому театру, как наш, имеющему всего один зал, надо сохранять баланс. Если бы было два зала, то такой необходимости не было бы. А у нас надо, чтобы 80 процентов спектаклей были большого формата. Хорошо поставленные спектакли! А 20 процентов могут быть и малого формата. Я бы даже сказал, что достаточно и 10 процентов. Если бы два разных спектакля шли в разных залах, то и соотношение количества зрителей сохранялось бы, и не было бы ощущения пустого зала.

– То есть если говорят, что на спектакле театра Тинчурина в зале всего 70 человек, то речь идет о таких экспериментальных спектаклях?

– Да, это спектакли малого формата. Когда у нас детские спектакли, на канал «PRO.Культура.РФ» мы даем информацию, что они проходят в большом зале. В нем 420 мест. Нам надо убрать из них 80 мест, потому что на балкон детей мы не сажаем. А эти места высвечиваются как не проданные. Спектакль «Без ветрил» идет на сцене, и там всего 60 зрителей. Но он, опять же, идет в Большом зале, поэтому считается, что зал неполный. Чтобы выйти из этой ситуации, и нужен малый зал. Но строительство займет время.

Возможно, малоформатные спектакли стоит ставить на дневное время, только некоторые оставлять на вечер. По-другому не получится, потому что оценку нам дает зритель. Туфан Имамутдинов ставит спектакли не один, мы приглашаем и других режиссеров. Раньше беда нашего театра была как раз в этом – других режиссеров не приглашали.

– Да, была у вас такая проблема.

– Если бы не эта проблема, нам бы работалось гораздо легче.

«На поставленных в традиционном формате спектаклях больше половины зала – молодежь»

– С тех пор как Туфан начал ставить спектакли в Казани, у него появился свой зритель. Видимо, сейчас этот зритель считается зрителем театра Тинчурина. Вы видите, что он есть у театра? Новый зритель появился?

– Их нельзя рассматривать отдельно, но видно, что молодежи много. Молодых больше, чем зрителей старшего поколения. Мы в одном ошибаемся – думаем, что нынешней молодежи нужны немного другие спектакли. Нет! На легких, поставленных в традиционном формате спектаклях больше половины зала – это молодежь. Неформалы, конечно, есть, но их ведь мало, всего 3-5 процентов. Даже если их мало, они выделяются, поэтому мы ориентируемся на них. И интервью берут у них. А о другой молодежи – которая не «выскочки», которая ходит на спектакли вместе с родителями, мы забываем.

Поэтому, когда я говорю, что спектакли малого формата должны занимать всего 10-20 процентов репертуара, то это не какие-то выдуманные цифры. Дети, выросшие в традиционной татарской семье, воспитанные в обычаях бабушек и дедушек, не приходят на такие экспериментальные спектакли. Даже те, кто пришел, уходят из зала.

– Им нужны традиционные спектакли, и они с удовольствием их смотрят?

– Традиционные спектакли тоже можно ставить по-разному. Режиссер режиссеру рознь.

– Спектакль «Флешка, рэп и любовь» – вам лично он понравился? Реакции очень разные. Я спрашивала у молодых зрителей – кто-то говорит: «Круто!», кто-то – «Фу!» Хотя вы, наверное, не можете высказывать мнение о спектаклях, которые у вас же идут.

– Мне говорить не надо. Пусть скажут со стороны.

– Хорошо, спрошу по-другому. Посоветовали бы его друзьям? Ваши друзья приходили, смотрели?

– Я позвал, да, посмотрели. Точно так же, как вы, сказали: кому-то понравилось, кому-то нет. Это спектакль малого формата. У него свой зритель. Но его невозможно показывать два-три раза в месяц. Такой спектакль можно показать раз в два месяца, то есть предлагать билеты школам, вузам, целенаправленно приводить старшеклассников, студентов. Например, студенты татарских факультетов КФУ на каждую премьеру приходят полными залами. Для них каждый новый спектакль показываем отдельно – это уже традиция. Есть разные способы работать со зрителем. Через соцсети, через наружную рекламу…

Работа с VIP-персонами сама по себе отдельная тема. Разные организации выкупают билеты для своих сотрудников. Такие руководители также помогают выпускать спектакли. Выделенных государством денег, как правило, не хватает.

– Кажется, денег на выпуск спектакля вообще не выделяется? У вас получается найти достаточно финансов, чтобы делать спектакли?

– У нас сейчас есть грант Раиса республики. Когда театрам вне Казани и детским театрам стали приходить федеральные гранты, только наш театр остался без гранта. Теперь наши спектакли тоже выходят на эти деньги, и на гастроли, за исключением программы «Большие гастроли», мы ездим на эти деньги.

– Если не ошибаюсь, грант в 10 миллионов рублей? Не такая уж большая сумма.

– Конечно. По сравнению с 50, 150 миллионами для других театров это немного. Но мы говорим – есть хотя бы это. Я очень благодарен.

– В этом году вам осталось выпустить еще один спектакль, верно? Вы говорили, что ставить будет Имамутдинов.

– Один спектакль выпустим. Может быть, начнем еще один. Идут переговоры.

– Если гранта не хватает, вы вкладываете собственные деньги театра, вырученные от продажи билетов?

– Из этих внебюджетных денег от продажи билетов 13 процентов уходят авторам, значит, остается 87 процентов. Налоги, разные вычеты. В прежние годы мы должны были направить на заработную плату сотрудникам 81 процент внебюджетных поступлений. Из казначейства в этом году назначили 60 процентов. Иначе после гонораров авторам и зарплаты сотрудникам оставалось всего 6 процентов. Как на это выпустишь спектакль? Еще и здание надо содержать…

– А это разве не на субсидию от государства?

– Не полностью. Мы только за газ платим более миллиона рублей, на электричество довольно много уходит. Прошлой зимой снега было много, на очистку крыши и вывоз снега потратили 1 миллион 300 тысяч. Во время выездных спектаклей большие расходы на бензин. Каждое лето проверяем состояние здания, где-то подлатать, подкрасить – все это тоже делается на внебюджетные деньги. В этом году на внебюджетные деньги поменяли покрытие сцены, потому что артистам уже становилось трудно играть.

Есть выплаты артистам за баллы – тоже из этого источника. У нас в оркестре по штату девять человек, мы же содержим 18 музыкантов. Берем музыканта на полставки, остальную часть зарплаты восполняем внебюджетными деньгами. Премии тоже выплачиваем оттуда. Ремонт машин дорого обходится. Если вкратце, со стороны, может, и не видно, но расходов очень много.

К счастью, Министерство культуры очень поддерживает, Комиссия по языкам под руководством Марата Ахметова очень помогает. Мы постоянно на связи с руководителями организаций, приглашаем их на премьеры. Иногда они сами спрашивают, не нужна ли помощь. Лучше всего, когда ты строишь такие доброжелательные отношения с человеком, что он сам предлагает помощь.

– На какие спектакли их приглашаете, чтобы появилось желание помочь?

– Зависит от вкусов и предпочтений человека. Кому-то нравятся философские произведения, кому-то – более развлекательного характера. У меня все продумано, когда и кого приглашать.

– То есть среди VIP-зрителей есть и такие, кто хочет смотреть «Кияү урлау» и кто посмотрит «Ядәч...!»?

– Да. VIP-зрители в этом плане не отличаются от остальных, среди них тоже больше предпочитающих спектакли на широкую публику, а малый формат смотрят меньше. На какие-то премьеры некоторых руководителей не зову во избежание недовольства с их стороны. Некоторые спрашивают, почему не позвал. «Это не для тебя», – говорю.

«Я бы сказал, что те, кто смотрит спектакли, рассчитанные на узкий круг, – люди бедные»

– Фанис Наилевич, в Тинчуринском театре есть дорогой 6-й ряд. Билеты там стоят 2000 рублей. На какие спектакли эти билеты продаются лучше?

– По моим наблюдениям, на слишком легкие спектакли продается меньше. Также имеет значение, когда был куплен билет. Если заранее, значит, деньги у человека есть. А если после того, как хороших мест в зале не осталось, – возможно, он просто купил от безысходности. Кто-то заранее заказывает эти билеты, а потом приходит с друзьями за час до спектакля, отдыхает в комнате для гостей. Комната вмещает до 20 человек. Иногда люди дополнительно берут что-то из кафе театра.

Человеку хочется устроить своим гостям какой-то оригинальный отдых. Рестораны тоже стали чем-то обыденным. А здесь – культурный отдых. В зависимости от количества гостей можем соединить столы, можно заказать что-то вкусное из буфета.

– Алкоголь разрешается?

– В нашем буфете алкоголь не продается. Если только с собой принесут шампанское. Хорошо посидев примерно час, они идут смотреть спектакль, в антракте снова приходят в комнату для гостей, там для них чайный стол. После спектакля мы разрешаем остаться на полчаса, час.

Наш театр любят общества землячеств, им удобно собраться у нас, поговорить за столом с угощением.

– Не собираетесь повышать цену на VIP-места?

– С ноября повысим до 2500 рублей. Все же подорожало, даже кофе сейчас дороже.

– Другие театры интересуются таким опытом? Не собираются сделать у себя что-то подобное?

– Пробовали делать. Камаловский театр предлагал бронь столов. Но у них речь идет о столах в зоне буфета, это не отдельная комната. И VIP-зоны они приходили смотреть – как они у нас работают. Во время ремонта мы смогли осуществить и эту задумку.

– Речь о VIP-комнате у VIP-ложи наверху?

– Да. Когда к нам на спектакль приходят люди на руководящих должностях, то может быть такое, что зрители обращаются к ним со своими просьбами. Хотят передать письма, прошения. Но это можно сделать официальным путем, а беспокоить человека в момент, когда он пришел в театр отдыхать – это не очень культурно. К тому же, у таких гостей нередко бывают звонки, может быть, им придется выйти во время спектакля, чтобы поговорить по телефону, а в VIP-ложе звонок никого не потревожит.

– Все-таки вернемся к вопросу – какие спектакли нравятся тем, кто покупает дорогие билеты?

– Те, кто покупает заранее, смотрят традиционные спектакли, рассчитанные на широкую аудиторию. Я бы сказал, что те, кто смотрит спектакли, рассчитанные на узкий круг, – люди бедные. Почему-то так. Видно по тому, как покупают билеты – в таких спектаклях дорогие ряды обходят стороной.

Мы также работаем с организациями. Они покупают спектакль, и в зале сидят только их сотрудники. Для них мы ставим отдельно, сколько бы человек не пришло, оплачивается весь зал.

– Какие спектакли предпочитают такие зрители?

– Учитывая вкусы своих сотрудников, они просят спектакли, рассчитанные на широкую аудиторию. Иногда думаешь – такие солидные люди, в деловых костюмах, почему взяли очень легкий спектакль? На выездах в районы тоже просят привезти «хороший спектакль».

– То есть какой?

– Хорошо поставленный, который народ любит.

– То есть на понятные и близкие народу темы.

– Но даже такие спектакли люди не особо хотят смотреть, если они плохо поставлены.

– Если не посмотрел, как он узнает, плохой это спектакль или хороший?

– Ну как уж не узнает?! У спектакля «Туган-тумача» уже пошла хорошая слава. Сарафанное радио работает, откуда только не звонят. Мы уже стали делать дополнительные показы.

Мы очень хорошо работаем с Министерством образования и науки. Организовали фестиваль-конкурс школьных и семейных спектаклей. Получили уже около 70 заявок. Подготовили для них призы, кубки. Такие конкурсы тоже нужны. Мы ведь сами так росли – ходили на кружки, готовились к праздникам, участвовали в районных конкурсах. Такие дети после школы не перестают ходить в театр, а когда у них появляется семья, приводят своих детей. Все это взаимосвязано.

– Каких спектаклей не хватает сейчас в вашем репертуаре, на ваш взгляд?

– Без привязки к жанру – комедия, мелодрама или что-то другое, скажу, что не хватает спектаклей со смыслом, жизненных, которые поставлены с пониманием, вложением душевных сил. Не надо нам сейчас каких-то заоблачных, нереальных вещей и на Европу смотреть не надо. Зачем нам что-то извне? Даже бананов, которые у нас не растут, не советуют есть много, потому что наш организм к ним не привык. Не просто желудок, по генетике не подходит. Поэтому наши люди не особо приживаются ни в Турции, ни в Азии, мы привыкли к четырем сезонам. Наши корни здесь.

«В июле в театр пришло больше зрителей, чем в сентябре»

– Возвращаясь к теме театра: насколько большой у вас государственный план? Трудно его выполнять?

– Не сказал бы, что маленький, но мы выполняем его на 200 процентов. План этого года выполнили за шесть месяцев, сейчас работаем уже вне плана. Прибыль будет на 10 миллионов больше, чем в прошлом году.

– А не могут вам увеличить план из-за этого?

– А смогут они обосновать увеличение плана? Пусть попробуют обосновать. Только в этом году у нас было 98 выездных спектаклей, это же больше трех месяцев. Пока идут эти спектакли, в нашем зале в Казани показы тоже не останавливаются. В прошлом году мы показали 355 стационарных и выездных спектаклей, получается, почти каждый день. Вычитаем два месяца отпуска, значит, эти спектакли мы показали за десять месяцев.

Бывает, в день получается по три спектакля. И не потому, что мы с жиру бесимся, а из-за необходимости заработать какие-то средства для театра. Есть госплан, план по «Пушкинской карте». Мы не можем выполнить план, показывая спектакли в одном зале. Если бы было два зала, то зарабатывали бы и не выезжая особо.

У нас есть цель, которую мы давно поставили перед собой: охватить отдаленные деревни. У них там дети не знают, куда потратить 5 тысяч рублей со своих «Пушкинских карт».

– Детей из малых деревень вы собираете в районном центре?

– Нет, обычно приезжаем в крупное село, там есть клуб, и туда можно собрать детей из окрестных деревень. Иногда отдаленные деревни находятся достаточно далеко, чтобы дети могли приехать в районный центр. Есть школы с большими актовыми залами – туда тоже можно привозить детей из других деревень. Таким образом мы готовим себе зрителя из числа юных жителей районов.

Хотя есть такие ушлые люди, которые могут делать фейковые мероприятия, «продавать» билеты по 5 тысяч, возвращать владельцу 2,5 тысячи – и все.

– Это же ужасно.

– Родители знают, что в конце декабря эти деньги сгорят, поэтому соглашаются. Потому что идти по «Пушкинской карте» в деревне некуда. Мы к ним приезжаем – пусть видят игру профессиональных артистов. Для «Пушкинской карты» мы ставим спектакли по произведениям, которые есть в школьной программе. В этом году вышел спектакль «Тахир и Зухра» (по пьесе Фатхи Бурнаша, – прим. авт.).

Оркестр тоже будет готовить несколько разных программ для выездов в школы, об этом мы буквально вчера договорились. Это будут образовательные, познавательные выступления, где музыканты расскажут детям о музыке, инструментах, их звучании. Зачастую в деревнях дети ни разу не видели живого оркестра. К тому же музыка – это универсальный язык, понятный детям любой национальности.

– Какие готовите утренники к Новому году? Наступает самая «урожайная» пора в театрах.

– Это не так. Почему, думаете, Камаловский театр перестал ставить детские представления? Потому что это не «урожайная пора». Это в районах так, в театре кукол «Экият» это так. Потому что они могут ставить на двух языках. Татарский обычно тоже с большой примесью русского, от силы 20 процентов там идет по-татарски. Новогоднюю елку для детей, скорее всего, сделаем, но новой постановки не будет. Тем более что у нас в репертуаре еще есть свежие сказки.

На новогодних каникулах мы показываем спектакли и днем, и вечером, потому что ходят семьями. Короче говоря, Новый год для драматических театров – это не «урожайная пора».

– И нет такого времени, когда татарский театр может заработать больше, чем обычно?

– В этом году мы попробовали раньше выйти из летнего отпуска. Никакой уверенности не было, но в июле зрителей пришло больше, чем в сентябре. На некоторые спектакли были проданы все билеты.

– Это туристы?

– Да. Сейчас вот думаем закрыться уже в середине июня и выйти раньше. Надо организовать театральный Сабантуй. Артисты ждут его. Артисты театров нашей республики весь год работают у себя в театрах, даже не видятся с друг другом. Им очень хочется пообщаться. Поэтому театральный Сабантуй надо будет вернуть. Сложно выбрать день, потому что в будний день его не поставишь, надо в выходные, чтобы местные жители тоже пришли на праздник. Может быть, 12 июня. После этого артисты уйдут в отпуск, а потом выйдем раньше, чем обычно.

– Районы приглашают вас провести у них Сабантуй?

– Много таких. Тукаевский район давно просит. Лаишевский, Высокогорский.

– Тюлячинский не зовет? Оказывается, главой там стал младший брат вашего артиста Алмаза Фатхуллина.

– В Тюлячах ведь уже было. Два раза в одном районе – несправедливо. Идея Сабантуя в том и заключается, чтобы показывать артистов жителям разных районов, чтобы люди вживую пообщались. Я сам из Арска, и меня спрашивают, почему я не привезу Сабантуй в Арск. Но в Арске тоже уже делали.

– Получается, артисты снова будут работать летом. Не жалуются?

– Все нормально. Они отдыхают положенное количество дней. Все можно урегулировать.

– У них 40 дней отпуска, верно?

– Да, на 12 дней больше, чем стандартный отпуск.

– А у вас сколько дней?

– Так же – 40 дней. Но мне никогда не удавалось так отдыхать. Невозможно спокойно сидеть дома, душа не на месте.

– Конечно, директор не может позволить себе отдыхать 40 дней… У вас в театре не хватает молодых артистов. В этом году взяли двух девушек, но не думаю, что это решает всю проблему. Хотя такая же трудность существует и в других театрах – штаты полные, молодых артистов не хватает. Решение есть?

– Из новых пришли Эльвина, Зарина… (Эльвина Каримова и Зарина Сафина с курса Зульфата Закирова, – прим. авт.). Молодые девушки у нас есть. Парней не хватает. Тут даже какие-то выходы невозможно найти. Выходим из ситуации только тем, что делим одну ставку на две. Молодого артиста, как и музыкантов в оркестр, берем на полставки и доплачиваем до полной ставки.

– По штату у вас должно быть 40 артистов, так?

– Должно быть 40, но у нас 45. Хотя ставки делим пополам, ни у кого зарплата не уменьшается. Другого способа нет, я не вижу. Это такой выход из ситуации, который никого не обижает. Другой способ, наверное, подразумевал бы увольнение кого-то, но я на такое не пойду. Наши старшие артисты заняты в спектаклях, участвуют в разных проектах.

– В труппе много артистов, которые на пенсии?

– Из 40 артистов на пенсии 12. Если посчитать и тех, кто вышел только что, то 16. Недавно вышедшие ведь еще “в соку”. Они же не ждут 60-летия, раньше выходят.

– Вы сказали, что они участвуют в проектах – речь идет о разных экскурсиях, мастер-классах? На них можно заработать? Есть какой-то эффект?

– Такие проекты мы делаем в основном для «Пушкинской карты». По этой линии у нас ведь тоже есть план, и это помогает его выполнить. По правде говоря, это больше пиар, способ через эти проекты привлечь на спектакли молодежь. У нас еще есть VR-очки.

– Для чего вы их используете?

– В них можно пройти по всем локациям театра в режиме виртуальной реальности. Такие же очки есть в гостевой комнате. Во время экскурсий дети хватают их на раз-два. У нас их пять штук. Мы делим детей на группы: в одной проводим мастер-класс по гримированию, во второй – еще какой-нибудь мастер-класс, а для третьей – экскурсия по театру в VR-очках.

«Записи спектаклей до 2018 года не сохранились. Кто-то, видимо, собрал все и унес»

– Хотелось бы обсудить с вами еще одну тему, а именно кино. Вы снимали фильм с кинорежиссером Александром Далматовым. Какова его судьба?

– Свою часть мы сняли, сделали первоначальный монтаж, весной передали «Татаркино». Они доделают технические вопросы и выпустят. Лицензии, прокатные удостоверения – за все это отвечает «Татаркино». Грант от Министерства не покрывал даже трети расходов на создание фильма.

– Очень понимаю. Человек, взявшийся снимать фильм за такие деньги, просто герой.

– Приходилось обращаться к главам районов, искать спонсоров, и только благодаря этому получилось. Участвовали главы семи районов. Команду надо было обеспечить проживанием, питанием. Это целая эпопея.

– Еще раз взялись бы за кинопроект? Или уже устали от этого?

– Взяться можно. Это интересно. Наверное, можно сделать что-то, связанное с нашими артистами и театром. Но финансирование должно быть продумано заранее. Ходить просить – это очень тяжело. Если это будет просто проект нашего театра, наверное, столько денег и не нужно. А если поставить цель сделать фильм, который можно выпускать в прокат, то он должен быть как «Ералаш».

– Еще один вопрос хотелось бы задать. В театре еще остался зритель легендарной Исламии апа Махмутовой? На какие спектакли он сейчас приходит?

– На спектакли в народном духе, жизненные. У нас все еще идет спектакль «Күрәсем килгән иде», который выпустила сама Исламия апа. Я бы также выпустил ее «Мәхәббәт чишмәсе»...

– Что останавливает?

– Артисты вышли из возраста героев, поэтому мы сняли его с репертуара. Артисты сами уже стали говорить, что постарели для этого спектакля. Надо ставить заново. Спектакль «Гайфи бабай, өйлән давай» тоже можно было бы вернуть. А еще – спектакль «Ничек кияүгә чыгарга?»... Эти спектакли просят вернуть и сами артисты. Можно было бы сделать без больших расходов.

А Исламия апа – по ней мы и сами тоскуем. Сколько мы с ней вместе ездили! На самом деле, если хочешь узнать человека, отправляйся вместе с ним в дорогу. Дорога – самый лучший показатель, кто есть кто, какой это человек.

Об Исламие апа и Халиле абый можно было бы написать книгу, выпустить художественный фильм. Не очень длинный, примерно на час.

– В этом году вы сделали вечер в память об Исламие апа. Очень проникновенная, теплая, светлая получилась встреча. Видеозаписей не осталось, на телевидении или у вас?

– Записи есть. Чингиз Абызов сейчас серьезно занимается видеоархивом, все собирает, хранит. А вот наши прежние видео мы потеряли.

– У вас нет архива?

– Записи до 2018 года не сохранились.

– Как?

– Кто-то, видимо, собрал все и унес. Но никто не признается.

– Это же ужасно.

– Я пришел в театр в 2002 году. Тогда мы стали активно записывать спектакли. До этого они тоже записывались, многие хранились на кассетах, были и оцифрованные для архива и хранившиеся на дисках. Мы не полностью все потеряли. Если записи были в двух экземплярах, то один из них все-таки остался в театре. Потому что я по какой-то интуиции начал делать по две копии. Сейчас по вопросу архива работаем серьезно – и видео, и фото у нас надежно хранятся.

– Спасибо за искренние ответы, Фанис Наилевич!

Рузиля Мухаметова, «Интертат», перевод с татарского