Дилюс Хузяхметов: «В театре начали ставить умные спектакли. Зритель к такому не приучен»

Заслуженный артист Татарстана Дилюс Хузяхметов – рекордсмен по количеству статуэток «Тантана» – республиканскую театральную премию ему вручали четыре раза. И если актер Камаловского театра Искандер Хайруллин с тремя статуэтками «Тантана» уже лауреат Тукаевской премии, то единственный актер, четырежды удостоенный «Тантана», в этом году не смог получить молодежную премию Джалиля.

«Уехал бы из Татарстана – сын не говорил бы на татарском»

– Дилюс, ты очень харизматичный актер. Тебе не жаль скрывать себя за куклой? 

– Нет. О нас ведь говорят – не взяли в драму, поэтому пошли в кукольный театр. Много ездил по фестивалям – везде так говорят. Как-то я ответил: «Мы же заширменные драмики». Иногда таким отвечаю, что я специально пришел, чтобы стать артистом театра кукол.

– Это действительно так?

– Да, пришел специально и не жалею. Потому что я не считаю себя для живого плана особо пластичным и эмоциональным актером. На паре фестивалей за живой план получал приз в номинации «Лучшая мужская роль». Но это мне дается очень тяжело. Может, я это не до конца понимаю? Никогда не выходил играть по каким-то теориям и не знаю, как должно быть, как сам думаю – так и играю. А спрятавшись за куклу, я могу больше выдавать мое внутреннее.

– Ты говоришь, осознанно выбрал, но разве шестнадцатилетний мальчик, который горит желанием стать актером, думает о сложности живого плана?

– Когда я впервые пришел к главному режиссеру Челнинского театра Игорю Клюеву, мне было четырнадцать. Учился в театральном отделении челнинской музыкальной школы № 7. Там были все театральные предметы – начиная от истории театра, я и на баян ходил, вокал, хореография. После восьмого класса главный режиссер Набережночелнинского театра кукол Игорь Клюев как филиал театрального училища набирал специальную группу. Я тоже пошел. Он сказал: «Ты приходи после девятого класса, я тебя приму без экзамена». Говорит: «Ты понимаешь, куда идешь? И боли будут, и слезы, выдержишь?» Самое трудное – шла мутация голоса. Свой голос и сейчас недолюбливаю, а тогда особенно. Клюев очень помог, обучил. У нас теория и практика шли вместе. Не пропускали ни один спектакль, сидели в задних рядах.

Для Челнинского театра кукол Клюев выпустил два курса, но никто в Челнах не остался, все разбежались. А ведь обучал Челнинский театр, два раза в год приезжали в Казань, сдавали экзамены. Нам оплачивались и проезд, и проживание.

– А ты собирался там работать?

– Да. Когда через два года встретились на фестивале, Ильдус Насихович (главный режиссер «Экият» в 1977-2019 гг. – Авт.) мне говорит: «Что ты там делаешь? Переходи к нам! Будешь учиться у меня». А я ему ответил: «Ой, спасибо, Ильдус абый, но я в вашем театре не буду работать никогда».

– Почему?

– Между челнинским и казанским театрами вроде бы были какие-то отношения соперничества. Я сказал, что «никогда свой театр не предам». Такое ребячество уж. Я, конечно, так сказал, но жизнь, как говорится…

– Кажется, там и условия были не особо хорошие. Здание, сцена…

– Это не так. Не согласен. Когда я пришел туда, в труппе было 22 артиста и большинство были настоящие профессионалы, среди них такие, кто прошел школы кукольных театров Нижнего Новгорода, Ярославля. Многие сейчас работают в Питере, Москве. Там можно было учиться даже просто подсматривая за каждым артистом.

Сцена челнинского театра – как Малый зал нашего театра, отличная, настоящая идеальная сцена для кукольного спектакля! Большая – это никак не кукольная сцена, это ДК, дом культуры. Очень люблю играть на нашей Малой сцене.

И сцену челнинского театра любил. Да, наверное, условия были хуже. Но было творчество, и оно вдохновляло. Мы там торчали до десяти-одиннадцати вечера. Нам ничего не стоило после двух-трех спектаклей там оставаться и еще что-то сделать.

– И не хотелось быть артистом драматического театра?

– Меня звали в Челнинский татарский театр. Не ушел.

– Почему? Кукол так любил или коллектив так нравился?

– Сначала это была преданность. Потому что они меня обучили, дали профессию. Я остался им должен. Я и сейчас должен – каждому благодарен.

– А поработав десять лет, посчитал, что долг свой отплатил, и отправился в Казань?

– Через десять лет… начались трудные годы. Через восемь лет театр закрыли – точнее, пожарные закрыли сцену. Мы стали «выездными». А что это, «выезд»? Шабашка. Каждый день с семи утра начинаешь ездить по садикам и школам. Играли по пять-шесть спектаклей в день.

Эти выезды до сих пор помню! В музыкальный зал в 30 квадратных метров запихивают 200 детей, ты там что-то говоришь, а тебя и не видят, потому что там нет даже возвышения типа сцены. Через год я уже начал думать: «А это мне надо?» Понимаю, что это мой родной театр, но ведь театра нет, я шабашник. У меня нет будущего, нет творчества. Что-то обещают, но когда это будет?!

– А жизнь проходит…

– Дело не только в том, жизнь проходит... и денежный вопрос тоже. Когда и ребенок появился… Из-за безденежья в семье начались трудности. Потому что в Челнах вопрос дополнительного заработка немного сложный. Я до девяти вечера в театре – надо привезти и убрать декорации, погрузить другие.

Театр кукол «Экият» к нам приехал на фестиваль «Рабочая лошадка». Артист Юра Чуктиев говорит: «Ты тут не пропадай, попробуй поговорить с Розой Саитнуровной (тогда директор театра «Экият», ныне советник художественного руководителя театра. – Авт.). Подошел и поговорил. Вот так… я в Казани.

– Два директора не стали тебя «делить» между собой?

– Нет. Больше были недовольны московские, питерские режиссеры, которые тоже меня звали. Сказали «шило на мыло». Станислав Железкин покойный звонил Зухре Фаатовне, сказал: «Пусть ко мне едет, чем в Казань». Я им мягко сказал «нет».

– Почему?

– Хотел играть в татарском спектакле. Я тут просился в татарскую группу.

– Вот так заговорил в тебе татарин?

– Я не хотел уезжать из Татарстана. Сын абсолютно свободно говорит на родном татарском. Я подумал – если стану жить в Москве или Питере, мои дети не будут говорить на татарском. Это пробудило у меня в душе недовольство.

– Он и сейчас так хорошо говорит по-татарски?

– Он говорит, но сейчас уже немного смешивает с русским. Как и я сам. Я же и сам не могу совершенно чисто говорить на татарском.

– А ты сейчас в какой группе – русской или татарской?

– И там и тут. Штат там один. Ильгиз Газинурович (Ильгиз Зайниев, главный режиссер театра. – Авт.) сказал: «В штатном расписании не написано «татарская группа». И положения такого нет. Если надо, будешь играть и там и здесь».

– Коллектив быстро тебя принял?

– В татарской группе костяк, который вместе играет уже 30 лет. Сразу приняли меня к себе, я очень им благодарен.

– Не сказали «звездишь»? Как актеру, отказавшему москвичам?

– Нет. Я злюсь, когда так говорят.

– А что, есть такие?

– Могут и так сказать. Прихожу с каким-нибудь дипломом, обязательно скажут: «Не звездись». Я говорю: «Где, за ширмой?» Если бы я был артистом Камаловского театра, может быть звёздная болезнь и была бы. Их люди знают. Думаю, у них внутри все-таки есть некоторая звёздность. Смотрю на них – даже походка другая. Они на другой высоте, умеют показать себя. А мы «заширменные драмики», нас никто не знает. Поздороваются, и на том спасибо. У нас никак не может быть «звёздности».

– Ты-то не умещаешься за куклой…

– К нам ведь приходят смотреть на куклы. Да, меня видно за куклой. Но запоминают образ, а не кукловода…

– Наверное, это не совсем приятно, когда актера не знают…

– Нет. Я не горю чем-то таким. Уже 18 лет работаю. По молодости, может, и были амбиции. Жаловаться не на что: вроде бы сделал всё, что можно было к этому возрасту.

– Как это всё? В этом году мог получить премию Джалиля, например, но не получил.

– Это не первая премия, которую я не смог получить, во-первых. Во-вторых, какие там были люди среди номинантов!

– А ты веришь в справедливость? В распределении премий, например.

– Нет.

– А раньше верил?

– Верил. Первые премии «Тантана» для меня были как получить «Оскар». Когда первый раз номинировался на «Тантану», сделал анализ своего творчества, сказал себе, что шанс получить премию у меня есть. В тот год я на международном фестивале получил приз в номинации «Лучшая мужская роль», выпускал по семь спектаклей в год, во всех играл главную роль. И в Челнах, и в Казани никто не играл больше меня – по 37 спектаклей в месяц. Конечно, поверил в справедливость. Сказал: «Вот же, дали за работу».

– А дальше?

– А дальше появляются сомнения. И в этом году… Почти половина членов комиссии так и не приехали посмотреть спектакли. Если не видели, как они могут судить? По видеозаписи? 

– Обычно ты «проглатываешь» несправедливость?

– Нет, высказываюсь. Захожу и говорю. Я же не обсуждаю за спиной. Если хочу что-то сказать, иду и говорю.

– И тебя слышат?

– Слышат.

– Дилюс, а думаешь ты по-русски или по-татарски?

– Я думаю по-татарски. Но литературного татарского не знаю. Раньше, до челнинского театра, русского не знал, меня называли «маленький татарчонок». Потому что у меня был акцент. После десяти лет работы татарский стал забываться. Там же татарских спектаклей нет. Если и выпустят, то ради галочки. Играется один день в единственном татарском лицее в Челнах, и на этом всё. Переводят на русский и дальше играют на русском.

– В свое время там Ильгиз Зайниев на татарском ставил «Сак-Сок», и они даже стали номинантами на «Золотую маску».

– Это уже когда я ушел. А до этого Ильдус Насихович ставил на татарском. Как только он уехал, сразу перешли на русский. Сейчас там даже некому играть на татарском. Если только Ландыш Мурзаханова и Минзария Туктарова.

«Сейчас у нас начали ставить умные спектакли»

– Дилюс, сильно изменился театр с приходом Ильгиза Зайниева?

– Конечно. Такой человек, как Ильгиз Газинурович, наверное, мечта любого театра. Он всем сердцем за театр. А если бы пришел кто-то другой? Короче, нам очень повезло. Он же для Татарстана топ, с какой стороны ни смотри – и со стороны режиссуры, и по драматургии он номер один.

Наш театр зарабатывает – финансы есть, значит, можем ставить спектакли, какие хотим. Мы уж думаем, что он не оставит нас. Зачем ему уходить, когда есть мы? Когда начали работу над «Адэмнэр», он с нами открыто поговорил.

Мне нравится, как он мыслит. Возможно, ему пока не хватает опыта в искусстве кукольного театра. Для этого надо всего лишь еще раз пройти фестивалю «Шомбай-фест» – научится.

У меня к нему стопроцентное доверие, я понимаю, куда он движется. Сейчас у нас очень сложный период. Но давайте немного подождем, и все будет хорошо. Я такие перемены уже испытывал однажды в Челнах. Еще раз могу пережить.

– В чем в первую очередь отражаются перемены в театре?

– Репертуар очень изменился. Репертуарная политика привязана к постановкам умных спектаклей: Ильгиз Газинурович даже для детей ставит такие спектакли, где есть мысль, где зритель имеет возможность что-то пережить, осознать, дойти сам до чего-то. До Ильгиза Газинуровича мне не приходилось играть в до такой степени умных спектаклях. Я сейчас много размышляю, много читаю. Потому что материал очень сложный. Надо к каждому готовиться, не так, как раньше – вышел и сыграл.

– Зритель понимает эти ваши умные произведения?

– Нет! Наш зритель к такому не приучен. Его еще лет пять надо воспитывать. Через пять лет научится. Они привыкли к стереотипам. Есть даже такие, кто говорит: «Верните нам куклы Губского (прежний художник театра «Экият». – Авт.)!» Якобы они не могут принять что-то, кроме этих большеглазых кукол. Примете! Надо научиться и немного думать в ходе спектакля. Хватит уже просто картинки смотреть!

Вот сейчас Евгений Ибрагимов (известный режиссер кукольного театра, проживает в Чехии. – Авт.) поставил мистерию.

– Тебе нравится ее играть?

– То, что я играю, я играю с любовью. Это как мой ребенок. Я же его взращиваю и отправляю в мир. Я в этом процессе. В любом спектакле я себя отдаю на 90 процентов. Кто бы ни ставил… Мне артисты говорят: «Хватит тебе лезть, сиди, как-нибудь сделают». Так не получается. Это же уже твое, потому что ты там играешь.

– Полностью входишь в образ…

– Не в образ, а спектакль.

– А как выходишь?

– Такой психоделики нет. Просто как творческий оргазм. Если чувствую зрителя, финал, если по эмоциям зрителя я понимаю, как мы играем, я получаю какое-то внутреннее вдохновение, заряд. Могу домой прийти в таком состоянии. Даже не чувствую, как сажусь в машину, как оказался у подъезда. Это не от образа, наверное. От какого-то внутреннего удовлетворения.

– Не опасно ездить в таком состоянии?

– Нет. Во всяком случае не такой человек, чтобы с рюмкой в руке выходить из образа. На такое у меня времени нет. Когда играем спектакль для взрослых, обычно вечером анализирую, с кем-нибудь хочу обсудить, не выдерживаю и тут же начинаю писать: «Какие все молодцы, как круто сыграли!» Потому что внутреннее возбуждение не дает покоя, пока не уснешь. Но все это зависит от зрителя.

– У театра уже появляется зритель, который смотрит спектакли для взрослых? Или это пока просто случайные люди?

– Людям очень нравится. Это большой шаг Ильгиза Зайниева. В этом сезоне выпускает три взрослых спектакля. Это смелость.

– Ты же тоже в этом году попробовал себя как режиссер?

– Да. Ильгиз Газинурович сам позвал и попросил: «Нужен спектакль для детей старше трех лет». Я предложил несколько, он выбрал «Волка и семерых козлят». Ждет, что еще что-нибудь поставлю.

– Понравился процесс постановки?

– Я люблю процесс постановки спектакля. Вмешиваюсь, когда другие ставят. Коллеги говорят: «Почему ты лезешь?» Если я знаю, что могу помочь, почему же не помочь?

– А если ты не прав?

– Пусть не принимают. Для этого же режиссер есть. Пусть скажет «отвали».

–  Кто-нибудь так уже говорил?

– Нет. Даже Бирюков не сказал (известный российский режиссер кукольного театра, обладатель двух «Золотых масок» Владимир Бирюков. – Авт.). И ему советы давал. А он меня назначил вторым режиссером и сказал: «Иди, командуй, полномочия отдаю тебе».

– Вы еще работали с Евгением Ибрагимовым, тоже с «Маской». Как себя ведут такие «великие»?

– Звездности нет. Ну характер, конечно, есть. Бирюков матерился как сапожник. Ибрагимов пару раз только матернулся. И то это был такой решающий момент, критичный, можно сказать кретинский. Конечно, выругался. А в остальное время говорил: «Волшебники вы мои, родные, любимые». Он все время нас только хвалил, молодежь стала подходить и спрашивать: «Может, он над нами смеется». Голос у него очень приятный, и он, наверное, знает, что это так. Говорит: «Я не зверь, я люблю артистов». Он не говорил: «У меня же “Маска”, как скажу – так и будет».

– Четыре «Маски».

– Ладно, пусть будет четыре.

– Есть шанс с вами получить и пятую?

– Дай бог!

– Руки еще не болят у тебя от кукол?

– У меня же проблема в пояснице. Потому что высота ширмы – 170 см. А у меня рост 180. Поэтому приходится нагибаться. Восемнадцать лет играю так, нагнувшись.

– На сколько хватит этой поясницы?

– Не знаю. Поэтому же нас через 25 лет на пенсию отправляют. Короче, буду сорокалетним пенсионером. Проблема моей поясницы только до третьего звонка. Прозвучал третий звонок – ничего не болит, хотите – сальто сделаю. Занавес закрывается – схватывает.

«Мы должны дать ребенку литературный язык»

– В нашей республике комфортно артистам работать?

– Жаловаться не на что. Для творчества есть все условия.

– Без шабашки можешь семью прокормить?

– Нет, конечно.

– Чем занимаешься? Тамада?

– Нет уж. У меня несколько личных кукольных спектаклей. Зовут на частные вечеринки. Пока родители отдыхают, развлекаем детей. Озвучиваю мультики для «Шаян-ТВ».

– Это тебе нравится?

– Да. «Шаян ТВ» очень люблю. Мне там очень нравится. Внутренняя энергетика приятная. Там не устаешь. Это место, которое заряжает. Озвучиваю одновременно по семь-восемь персонажей.

– Качество перевода тебя устраивает?

– Не собираюсь критиковать.

– Какой язык нужен детям – литературный или бытовой?

– Литературный.

– А если не понимает?

– Если не понимает, должен спрашивать. Если не будет литературного языка, язык исчезнет, он же превратится в какой-то «базар-вокзал». Сказали уже: «Ни один татарский артист не может говорить на литературном языке». Говорю откровенно – литературного языка не знаю. Трудно играть в татарских спектаклях после того, как столько лет работал в русском. Перед тем как играть в татарских спектаклях, зову на помощь Фанзилю апа (заслуженная артистка Татарстана Фанзиля Сабирова. – Авт.), она мой редактор.

– Национальный кукольный театр – такое возможно?

– Кукольный театр национальным не бывает, бывают национальные сказки. У нас нет своей системы ведения кукол, мы русский кукольный театр играем по-татарски. И то заимствовано со стороны – русский Петрушка взят у итальянцев – Пульчинелла. Может быть, национальное – в драматургии спектакля. У наших сказок есть своя теплота, свое дыхание. 

Автор фото: Михаил Захаров