Диана Табеева: «Дедушка прямо допрашивал меня после моих поездок в Татарстан»

«Нашему второму сыну муж дал фамилию Табеев»

– Диана Эльмировна, о вас не так-то просто найти информацию в интернете. Чем вы сейчас занимаетесь?

– Я не работаю уже семь или восемь лет, воспитываю детей. А раньше работала в швейцарском банке. Тогда тоже было мало информации, потому что это была банковская тайна (смеется).

– А сколько у вас детей, какого они возраста?

– Четверо, все мальчики. Старшему 22 года, младшему – три.

– О супруге расскажете?

– Его зовут Максим, он русский. Максим, кстати, очень хорошо знал Фикрята Ахмеджановича, близко и долго с ним общался, вообще был большим его почитателем. Он, наверное, тот член нашей семьи, который больше всего вынес из этого общения. Максим даже дал нашему второму сыну фамилию дедушки, он у нас единственный Табеев. Это как бы подарок, потому что у Фикрята Ахмеджановича два сына и три внучки – не было продолжателя фамилии. Теперь он есть, его зовут Эльмир Табеев, он полный тезка моего папы, старшего сына Фикрята Ахмеджановича. И к тому же он родился с прадедом в один день, 4 марта.

В этом году Эльмир поступил на экономический факультет МГУ, будет изучать экономику, ему это очень нравится. Так что они с прадедом похожи (до перехода на партийную работу Фикрят Табеев преподавал политэкономию в КГУ, – прим. Т-и).

– А старший сын чем занимается?

– Никита в этом году заканчивает Московский архитектурный институт. Собирается в магистратуру. Он очень творческий, выбрал для себя вот такую сложную профессию.

– Не совсем понял – вас с будущим супругом познакомил Фикрят Ахмеджанович?

– Нет, познакомились мы сами. Но это была такая любовь-любовь, а не какой-то «правильный» брак, и Фикрят Ахмеджанович был тем человеком, который меня поддержал. Он принял Максима, тот сразу ему очень понравился и все эти годы был с ним очень близок.

«Я понимала, что идет война, видела наших раненых солдат»

– Давайте перейдем к Фикряту Ахмеджановичу. Сначала вы узнали его как дедушку, а в сознательном возрасте уже и как человека. Пойдем по порядку – каким он был дедушкой?

– Как дедушка и как прадедушка он всем нам запомнился как дико заботливый человек. Он всегда беспокоился о том, чтобы нам было тепло, уютно. Мы много разговаривали, он все время делился опытом, рассказывал, как нужно поступать в каких-то ситуациях. Очень волновался о нравственной стороне, этот вопрос его беспокоил.

Вообще он был очень душевный, такой настоящий дедушка. Я даже не могу сказать, что мне запомнилось какая-то его безумная занятость, хотя она, конечно, была, как я сейчас понимаю. В Афганистане, например, он всегда находил для меня время. Вечером любил посидеть со мной, почитать книжку или даже брал с собой на бильярд.

В общем, у меня все время было ощущение, что я рядом с ним. Вся моя детская библиотека сохранилась, я не покупаю детские книжки, сыновьям читала то, что читала сама. И вот открываешь первую страницу почти любой книги, а там дарственная надпись: «В память о нашем походе в зоопарк», или «Во время стоянки самолета в Ташкенте по пути в Кабул», или «Мы видим, как ты любишь зверушек, будь всегда такой же доброй. Твои мамуся и дедуля» («мамуся» – Дина Мухамедовна Табеева, – прим. Т-и).

– А сколько вам было, когда Табеева назначили послом в Афганистане?

– Три-четыре года. Но он же был там довольно долго, почти семь лет, так что я прекрасно помню эти поездки в более старшем возрасте. А ездили мы каждый год, какое-то время я даже ходила в школу при посольстве. Прекрасно помню и дом, и быт, и как мы проводили время. И кабинет Фикрята Ахмеджановича, и как он закрывался в нем и громко говорил по телефону, когда были проблемные моменты. Очень любила наблюдать, как они с Диной Мухамедовной собирались на официальные приемы. Для меня это было прямо какое-то представление. Дедушка надевал посольский китель, бабушка – платье в пол. Они оба высокие, очень хорошо смотрелись вместе. Я просто молча наблюдала и восхищалась.

Кстати, этот посольский китель достался мне, я его храню.

– Я читал, что советский посол в Афганистане в то время был чуть ли не ходячей мишенью. У вас не было там ощущения опасности?

– Вы знаете, нет. Дети же воспринимают все через взрослых, сам ты лишен какого-то внешнего потока информации. С мамусей всегда была как-то очень спокойно, размеренно. Нет, мне, конечно, рассказывали, и я понимала, что идет война, даже как-то видела наших раненых солдат. Мы выезжали в город, где была абсолютно не мирная обстановка. Но знаете, привыкаешь ведь жить в некой парадигме – здесь вот так, и всё.

Чувство опасности у меня было от того, что там случались землетрясения. Чаще всего они были несильные, но все-таки. И стены трескались, и картины падали. Вот когда начиналось землетрясение, было страшно.

«Ну вот ты ехала из аэропорта в Казань. Поля засеяны? Пшеница растет?»

– Теперь расскажите о том, каким Фикрят Ахмеджанович был человеком. И какой он был в работе.

– Человек, он был… какое бы правильное определение подобрать. Очень четкий и понятный. Он все раскладывал по полочкам, все у него было логично и доступно, никаких двойных толкований. При этом по любому вопросу у него было свое мнение, и он придерживался довольно однозначных взглядов. Но в то же время он был довольно дипломатичным и гибким, это тоже было необходимо.

Он до последнего интересовался тем, что происходит вокруг. В тех областях, где он, в силу возраста, не совсем понимал, например в каких-то совсем уж новых технологиях, – об этом он часто расспрашивал моего мужа. То есть ему было важно, даже на каком-то поверхностном уровне, уловить суть, понять, почему так происходит, к чему это может привести, как повлияет на смежные отрасли.

При этом, несмотря на долгий период жизни в Афганистане и потом в Москве, несмотря на все эти должности союзного уровня, он все равно оставался душой в Казани. Вот прямо болел тем, что происходит в Татарстане, особенно в промышленности и сельском хозяйстве. Когда я стала периодически ездить в Казань по работе, он всегда просил по приезде зайти к нему. И вот я приезжаю, и он говорит: «Ну вот ты ехала из аэропорта в город. Ну вот расскажи: поля засеяны? Пшеница растет?» Это прямо неподдельно его интересовало.

Или, например, я ездила в Нижнекамск на открытие производства дизельного топлива стандарта Евро-5. Тоже возвращаюсь, и он меня допрашивает: «Ну что там? Как цеха работают?» И дальше абсолютно конкретные вопросы. А я же не слишком разбираюсь в нефтепереработке и нефтехимии, у меня другой профиль. Я, кстати, вообще не представляю себе, как эти гигантские производства в Нижнекамске и Набережных Челнах можно было рассчитать, спроектировать, построить. У меня это в голове не укладывается.

О моей работе в швейцарском банке тоже, конечно, расспрашивал. Ему все было интересно. У нас внедрялось много всяких новшеств, которых еще не было в России, и он всегда интересовался: «Как вот это делают, а как вот это устроено, а почему у нас так не могут?» Но приоритет всегда был за Татарстаном.

В целом у него были очень структурированные мозги. Это, конечно, помогает, когда у тебя большой объем задач, позволяет со всем справиться и ничего не забыть. В то же время на таких должностях приходится много делегировать. Все говорят, что он хорошо разбирался в людях и правильно подбирал кадры. Насчет кадров не скажу, просто не знаю, но, опять же, когда я привела Максима к дедушке с бабушкой первый раз, он сразу сказал: хороший парень, мне нравится. У него сразу не было никаких сомнений, что это правильный выбор. Хотя мы тогда никаких планов еще не строили, просто стали встречаться.

«Многое он унес с собой. Иначе и быть не могло»

– Вы сказали, что у него были однозначные взгляды. Имеются в виду какие-то идеологические взгляды?

– Нет, я имела в виду, что он был в каком-то смысле бессребреником, даже аскетом по жизни. Ему лично в принципе ничего не было нужно. Понятно, что ему нужны были костюм, галстук, какой-то обед и ужин, но он был человек, который не нуждался ни в каком излишестве. И нам всегда это транслировал. Услышит какие-то новости про кого-то и говорит: «Не понимаю, как можно сидеть на двух стульях, зачем?»

То есть у него было, как мне сейчас кажется, очень правильное, рациональное отношение к жизни. У него были любимая жена, дети, внуки, любимая работа, квартира на Арбате, в которой они прожили с бабушкой всю московскую жизнь. И всё, больше ему ничего не было нужно. Он совершенно осознанно был счастливым человеком, счастливым тем, что имеет.

– Он любил пускаться в воспоминания? Вспоминал ли при вас, как получил назначение первого секретаря обкома, например?

– В воспоминания он пускался не то чтобы часто, но достаточно глубоко. Вспоминал про совершенно разные периоды, какие-то конкретные переговоры о принятии решений, в том числе о строительстве КАМАЗа и так далее.

Но вот про назначение первым секретарем у меня в памяти не отложилось. Я больше вспоминаю, как он получил назначение в Афганистан. Это я помню очень хорошо, потому что ему нужно было уезжать из Казани, и он воспринимал это болезненно. Все-таки ты должен из одной обстановки переместиться в совершенно другую, новую, непонятную, неспокойную. И не знаешь заранее, чем это закончится.

А в Татарстане все было уже более-менее понятно, при этом было много задач, того, что можно было сделать. И он вспоминал, что в промежутке, когда ему предлагали какую-то должность, связанную с переездом, он отказался, потому что дал обязательство, что очень быстро построит КАМАЗ и это нужно самому контролировать. То есть сказал, что не может уйти, пока не будет запущено производство. И там приняли это объяснение.

– Это, видимо, когда Брежнев предложил ему должность секретаря ЦК, причем, как я читал, это была проверка, потому что в ЦК его звала нелояльная Брежневу группа. Табеев дал правильный ответ, и генсек это якобы оценил.

– Да, по всей видимости, он эту историю рассказывал. Ну а в следующий раз, когда ему предложили должность Чрезвычайного и Полномочного Посла в Афганистане, это уже поддерживалось самим Брежневым, и он согласился. Единственное, он думал, как преподнести это жене. И, очень хорошо ее зная, он сказал: «Понимаешь, мне оказали честь (думаю, он и сам так к этому относился), в такой сложный момент меня отправляют в Афганистан».

И, собственно, как он это преподнес, так она это и восприняла: это большая честь и мы будем там полезны.

– Но при этом, наверное, не сказал, что там ожидается война? Хотя не мог этого не знать.

– Здесь я тоже не могу сказать. Просто знаю, что она сразу безоговорочно приняла это.

Разумеется, многое он, к сожалению, унес с собой, иначе и быть не могло, даже по прошествии лет. Понимаю, что было много сложных, непопулярных решений, должность такого уровня без этого не обходится. Наверняка есть какой-то пласт информации, которую знала и бабушка и которую она тоже не рассказывала. Но сейчас ее тоже уже нет, мы об этом не узнаем (Дина Мухамедовна скончалась в марте этого года, – прим. Т-и).

«Накупили себе моделей «КАМАЗа», расставили по квартире, ходим вспоминаем»

– Я недавно брал интервью у известного казанского краеведа, он сказал, что Табеев, будучи первым секретарем обкома, получал 700 рублей в месяц. А у вас какая информация?

– А это с каким оттенком говорилось? Что это много или мало?

– Скорее, что немного.

– Сейчас, конечно, сложно ориентироваться в порядке тех цифр. Могу только повторить, что сам он точно не нуждался в больших деньгах. Но у него была семья, и, как мне кажется, в семье было если не изобилие, то достаток. Я смотрю на их фотографии и вижу, что они всегда прекрасно выглядели, были красиво одеты. Но каких-то загородных вилл и тому подобного у них не было до конца жизни, это факт. Но это было и не нужно, они очень любили жить в центре, гулять по любимым московским местам.

Так что, думаю, это вполне может быть правдой.

– А к вам домой на правах, так сказать, преемников заходили Гумер Усманов или Минтимер Шаймиев?

– Не знаю, мои родители никогда не жили с дедушкой и бабушкой. Другое дело, что мы периодически пересекались на юбилеях деда. И Минтимер Шаймиев, и Рустам Минниханов всегда приезжали.

Вообще надо сказать, это удивительно: что бы ни происходило в Татарстане, как бы не менялись руководители крупных компаний – и «Татнефти», и «Нижнекамскнефтехима», и ТАИФ, и так далее, все очень внимательны к нашей семье. Это было понятно, когда был жив Фикрят Ахмеджанович, все к нему приезжали, оказывали знаки внимания, всегда звонили. Но даже когда он умер, никто никуда не пропал.

Вот совсем недавно была ситуация. У одного из наших сыновей был день рождения, и мы решили показать ему Набережные Челны, посмотреть в том числе набережную имени Табеева, на которой еще не были. Мы позвонили, просто сказали, что хотели бы посмотреть, и нам оказали очень теплый прием. Все показали, рассказали, выделили экскурсовода по Набережным Челнам, Елабуге.

И, что интересно, все помнят Фикрята Ахмеджановича, прямо, знаете, с глазами на мокром месте его вспоминают. Так что у меня есть ощущение, что люди в Татарстане с очень благодарной памятью.

– Вы прислали фотографии, на которых ваши дети сняты рядом с новыми «КАМАЗами». То есть на автозаводе вы тоже были?

– Да, причем экскурсию нам провел главный технолог. Нам всем очень понравился и завод, и «КАМАЗ-мастер». Накупили себе моделей КАМАЗа, расставили по квартире, сейчас ходим вспоминаем (смеется). С какой страстью там относятся к своему делу, это просто невероятно! Там прямо видно, что люди болеют своей работой, своими увлечениями, относятся к ним как к еще одному детищу. Даже появляется какое-то чувство спокойствия за всех нас, когда видишь, что у нас живут такие люди, что они продолжают то, что имеют.

Причем я не говорю, что все это построил мой дед. Нет, он был одним из многих людей, которые к этому причастны. В Татарстане развитая промышленность, сельское хозяйство, построены города, все это развивается. Короче говоря, Татарстан в надежных руках, за него спокойно. Вот такое впечатление от поездки у меня осталось.

«Мои родители разговаривают на татарском, а я уже только понимаю»

– Вопрос о претензиях к Табееву по поводу того, что он не уделял должного внимания преподаванию в школах на татарском языке. Как он относился к татарскому вопросу вне официоза? То есть дома, например, были об этом разговоры? И говорили ли дома на татарском?

– Нет, разговоров об этом не помню. Дома они говорили по-русски, но оба прекрасно знали татарский, общались на нем с большим количеством родственников и знакомых. Бабушка делала это чаще, она, кстати, и мусульманские праздники отмечала. Но и дедушка прекрасно говорил на татарском.

Другое дело, что, например, когда мы росли, он никогда особо не настаивал, чтобы мы учили татарский. Мне кажется, это просто было вне поля его зрения. Есть [знание татарского] – хорошо, но делать для этого что-то специально – нет, такого не было. Мы тоже таких попыток не предпринимали. Поэтому мои родители знают татарский язык, могут на нем разговаривать, а я только понимаю, говорить уже не могу.

– То есть в этом он был обычный советский человек.

– Да, «советский человек» – это правильная характеристика.

– Через четыре с небольшим года у Табеева будет 100-летний юбилей. Есть какие-то идеи, предположения, как это может выглядеть в Татарстане, в Москве, на его родине в Азеево?

– В кругу семьи мы, конечно, будем делать какой-то расширенной праздник своими силами. Недавно от моих московских друзей было предложение провести еще памятный концерт, но это пока рано планировать. Но да, хотелось бы сделать что-то и в Татарстане.

– Вы жили какое-то время в Казани?

– Совсем чуть-чуть, когда была маленькая.

– Сейчас вам нравится здесь бывать?

– Очень нравится! То, что происходит в Казани, невероятно, она стала такая красивая, нарядная. Мой муж очень любит Казань, при том, что он у нас единственный нетатарин. Он даже какое-то время, довольно долго, пытался заниматься там бизнесом, связанным с офисной и торговой недвижимостью. Часто ездил в Казань, нашел там много друзей-татар, они сейчас часто бывают у нас.

Когда я работала в банке, очень любила покупать коллегам, швейцарским банкирам, татарские пироги в «Бахетле». Поэтому все они теперь знают, что такое эчпочмак и губадия (смеется). Приезжаешь в Цюрих, в офис на Парадеплац, и там все обсуждают – когда мы уже снова поедем в Казань и будем есть татарские пироги?

В Татарстан здорово съездить даже просто на выходные. Погулять, поесть национальную кухню, съездить куда-нибудь за город, на Волгу или Свиягу. Я считаю, что для москвича есть два таких места, где можно интересно провести выходные, – это Питер и Казань.

Архивные фото с сайта 100tatarstan.ru и из книги Фикрята Табеева