Далекое - близкое // "ИНОРОДЦЫ" НА СВОЕЙ РОДИНЕ // 2 июнь, №21

Н ациональное движение татарского народа накануне революции 1905-1907 гг. характеризовалось несколькими особенностями. Во-первых, тон в этом движении задавала молодежь, обучавшаяся в Казан­ской Татарской учительской школе (КТУШ) и в наиболее передовых медресе, функционировавших на этнической территории татарского народа. Во-вторых, движение это развертывалось на фоне борьбы против старины, патриархальных порядков во всех сферах национальной жизни, за наведение порядка в Духовном управлении мусульман, соз­дание культурных ценностей на базе общечеловеческих достижений и на уровне наиболее цивилизованных народов Востока и Запада. В-третьих, эти стремления «оплодотворялись» идеями просветитель­ства и джадидизма, являясь вначале как бы продолжением подвиж­нических процессов второй половины XIXв. Однако в этот период уже довольно четко стала просматриваться сильная социальная струя движения, обязанная своим возникновением общедемократическим тенденциям в российском обществе.

Социально-экономический фактор стал играть все более заметную роль в росте оппозиционных настроений у людей труда, в том числе у крестьянства. Исследования по аграрной проблематике показывают, что даже при общей низкой обеспеченности землей татарские крестьяне ока­зались наиболее обделенными среди всех сельских жителей Казанской губернии. Так, если средний душевой размер надельной земли равнялся в бывшей государственной деревне у русских крестьян 4,6, марийских - 4,2, чувашских и мордовских - 3,6, то у татарских - всего 3,2 дес. В то же время с одной десятины земли татарские земледельцы платили казне больше, чем русские, чувашские, марийские, мордовские крестьяне. Среди татарских крестьян оказалось наибольшее количество малоземельных, без­лошадных хозяйств. Они были хуже, чем остальные сельские жители края, обеспечены новой сельскохозяйственной техникой.

Положение же рабочих края в начале века было весьма незавидным вследствие сильной эксплуатации, низкой заработной платы, непомерно долгой продолжительности рабочего дня (до 12 часов), тяжелых произ­водственных и жилищных условий, отсутствия гигиены и охраны труда и т.д. Однако рабочим-татарам приходилось еще труднее, ибо из-за своей низкой квалификации (вследствие плохого знания русского языка, невозможности получения соответствующего технического образова­ния) они были заняты в большинстве случаев на подсобных работах, следовательно, имели самую низкую заработную плату. К тяжелым условиям, испытываемым всеми рабочими, в данном случае добавлялись еще и различные оскорбления национального, религиозного чувства со стороны заводской администрации и отдельных мастеров. «Рабочим-татарам, - писала газета «Дневник Казани», - приходится то и дело выносить нравственные обиды. Их ругают всячески. Брань надсмотр­щиков висит в воздухе, а нередко рабочих и бьют». На бязекрасильной фабрике Утямышева и К° мастер Коновалов допускал расправу в отношении подростков-татар, т.к. те, не понимая русского языка, не могли выполнять его приказаний.

Постоянный правовой и духовный дискомфорт чувствовали татарские мелкие торговцы и приказчики, которые притеснялись в отношении торговли в мусульманские и православные праздники, что вызвало ряд стихийных выступлений на улицах Казани. Эта проблема настолько обострилась, что стала предметом бурных дискуссий в городских думах с последующими постановлениями на общероссийском уровне.

Ущемленным во многих отношениях чувствовало себя татарско-мусульманское духовенство, которое как «инославный элемент» было поставлено во всех практически отношениях ниже православных священников. Муфтий не избирался мусульманами, а назначался правительством из числа людей, лояльных к самодержавной власти, но не пользовавшихся уважением ни со стороны мулл, ни рядовых прихожан. Строительство мечетей, открытие мектебов и медресе при них, способы утверждения кадиев, получение указов на должности мулл и т.п. акты были связаны с такими условиями, которые начисто ли­шали людей созидательной инициативы, унижали служителей культа. Несмотря на то, что на татарских мулл были возложены обязанности своеобразного юридического лица (регистрация и расторжение брака, ведение метрических книг, предоставление рекрутских списков, пропо­веди с восхвалением благодеяний царствующих особ и т.д.), они не пользовались многими привилегиями, распространяемыми на право­славных священников: не получали казенного жалованья, одежды, на общих со всеми подданными империи основаниях призывались на военную службу и др. Не меньшим притеснениям имамы подвергались в педагогической сфере, при выборе учебных пособий, преподаваемых в мектебах и медресе предметов. От них, окончивших сугубо конфес­сиональные школы, требовалось обязательное знание русского языка, чтобы правительственные чиновники различных рангов могли устраи­вать ревизии и допросы без посредничества переводчика.

Пресс недоверия, отторжения тяжело давил на татарскую учащуюся молодежь, наиболее мобильную, дееспособную, восприимчивую к свежим поветриям часть общества. Полученные ею свидетельства об окон­чании медресе правительством не признавались. Не имея документов об образовании общегосударственного образца и не зная в должной мере русского языка, татарское юношество в своей массе не могло пробиться в гимназии, реальные училища, а тем более в университеты. Светские же татарские школы с качественным преподаванием рус­ского языка были пределом мечтаний передовой интеллигенции, инициа­тива которой по созданию таких учебных заведений пресекалась в самом зародыше. Однако незнание молодежью государственного языка и отсутствие у нее светской образованности не мешали прави­тельству пополнять ряды царской армии за счет новобранцев из «татар-магометан», которые служили «Царю и Отечеству» не менее усердно, чем русские солдаты.

В начале XX века правительственная политика христианизации и русификации продолжалась с тем же размахом, что и в XIX в., однако обрела более «цивилизованные» и утонченные формы. Тем не менее слу­чаи открытого глумления над религиозными чувствами татар-мусульман происходили не только на периферии, но и в Казани. Так, 15 мая 1904 г. в Забулачной части города, в Тихвинской церкви, было произведено кре­щение татарского юноши Билала Абдулгафарова. То, что крещение Абдулгафарова (а он обитал в Спасско-Преображенском монастыре на террито­рии Кремля, где помимо этого монастыря было множество православных храмов) происходило в центре мусульманского населения и «средь бела дня», смахивало на заранее спланированную провокацию. На татар, бурно протестовавших против этой акции с применением «подручных средств», был брошен конный отряд полиции. Власти сообщили об этом инциденте в С.-Петербург, назвав взбунтовавшихся «враждебно настроенной толпой фанатиков». 17 человек было арестовано и предано суду. Судебный процесс продолжался до начала 1906 г. и в условиях революции за­кончился фактическим оправданием действий «бунтовщиков».

Относительно планов русификации населения красноречиво свиде­тельствует признание казанского губернатора: «Центральное Прави­тельство употребляет все усилия к культурному слиянию инородческих племен с русским населением, каковое стремление является вполне понятным и естественным при единстве и неделимости России».

Что касается конкретно татар, то они на своей исторической родине на официальном уровне именовались «инородцами», в этнографическом плане - «инородческим элементом». В документах самого высокого ранга и в официальной литературе о татарах писалось не иначе как о гражданах третьего сорта («инородец», к тому же еще мусульманин), о подданных чужого государства (по принципу «мы - они»).

Татарский народ в политическом, социальном, культурно-духовном отношении был поставлен в такие гнетущие условия, загнан в такой угол, что заставило наиболее колоритных деятелей общества забить тревогу отчаяния и безысходности по поводу дальнейшей судьбы нации. Повесть Г.Исхаки «Ике йоз елдан сон инкыйраз» (Исчезновение через двести лет, 1904) - тому яркое свидетельство. Дело в том, что даже в историческом и культурном центре татарского народа - г. Казани вплоть до 1905 г. не было ни одного национального светского учреж­дения, клуба, общества. Благодаря целенаправленной государственной политике глушения всего «инородческого», «инославного» у татар не издавалась ни одна национальная газета на родном языке, не работала ни одна светская школа на средства государства, не функционировала ни одна библиотека, хотя в этом направлении велась настойчивая борьба на протяжении десятилетий. У татар по этой же причине не существо­вало ни профессионального театра, ни драматического и оперного ис­кусства, ни музыкальных коллективов и других атрибутов высокой куль­туры, ни элементарных условий для встречи и общения между собой творческой интеллигенции, одаренной молодежи.

Характерно в этом отношении заявление казанского губернатора, который вообще отказывал татарам в собственной культуре: «Русское Правительство открыто должно заявить, что в России нет и не может быть собственно татарской, а тем более мусульманской, культуры, в широком смысле этого слова». И это при том, что татарское население имело внушительную грамотность порядка 80%, несло, как и другие народы страны, все тяготы государственного налогообложения, различ­ных повинностей и платежей.

Правовая дискриминация наиболее отчетливо проявлялась в том, что татары не допускались в наиболее важные ведомства и учреждения мест­ной царской администрации. Так, в Казани не было ни одного татарского чиновника в канцелярии губернатора, губернском правлении, в ведомстве государственного контроля, военного министерства, дворянском депутат­ском собрании, в губернском жандармском и полицейском управлениях, губернской земской управе и т.д. Татары в качестве служащих и спе­циалистов не допускались в телеграфные, почтовые конторы и станции, по воинской повинности присутствия, в ведомства Министерства путей сообщения - в 18 наиболее важных ведомств. Во всех шести полицейских участках г. Казани в начале XX в. не было не то что пристава, но даже и околоточного надзирателя из татар.

Равиль Амирханов,

доктор исторических наук

(Продолжение следует)