БЕККИН:Большинство авторов русскоязычной мусульманской литературы – русские неофиты, принявшие ислам
В рамках Летнего книжного фестиваля, состоявшегося в казанском Центре современной культуры «Смена», публичную лекцию «Ислам как литературный прием» прочитал востоковед, писатель, заведующей кафедрой востоковедения и исламоведения Казанского (Приволжского) федерального университета Ренат Беккин. Он кратко рассказал о современной русскоязычной литературе, связанной с этой религией. Вниманию читателей «ATI-Times» представляются интервью, взятое у лектора корреспондентом ИА «Татар-информ», и конспект его выступления.
Не могущая завершиться институциональность исламской литературы на русском языке
По словам Беккина, историю современной мусульманской художественной литературы на русском языке стоит отсчитывать с книги Дмитрия Ахтямова «Исламский прорыв», вышедшей в возглавлявшемся Ильей Кормильцевым издательстве «Ультра. Культура» в 2005 году. Этот памфлет мусульманина-неофита с четкой религиозной и этнической аффилиацией положительных и отрицательных персонажей вызвал у читателей скорее антиисламский эффект.
Другим произведением, несколько предвосхитившим интерес к исламской теме в России, был роман самого Беккина «Ислам от монаха Багиры», впервые вышедший в 2002 году. Лектор заметил, что переиздать его в «Ультра. Культуре» из-за смерти Кормильцева не удалось, и в результате он вышел во второй раз в издательстве «Кислород» в 2007-м. Это произведение является попыткой в художественной форме рассказать об исламском праве, пояснил автор.
Как отметил Ренат Беккин, на некоторое время русскоязычная мусульманская литература обрела институциональное воплощение в названной по роману Ахтямова премии «Исламский прорыв». Она просуществовала полтора сезона – пока спонсор, руководитель издательского дома «Умма» Асламбек Эжаев, не прекратил финансирование проекта. На его взгляд, слишком многие присланные произведения носили не исламский, а антиисламский характер.
Общее количество работ, поданных на премию, превышало 150. Произведения в лонг-лист отбирались Беккиным, а шорт-листы и победители в трех номинациях – «Проза», «Поэзия» и «Публицистика» – определялись жюри. В первом сезоне в него входили главный редактор журнала «Дружба народов» Александр Эбаноидзе (председатель), Эдуард Лимонов, Илья Кормильцев, Сергей Шаргунов и г-н лектор. Во втором сезоне, который не продлился далее лонг-листа, жюри возглавлял Анатолий Приставкин. От номинировавшихся ждали не описательную литературу, не этнографию или травелоги, а тексты, соответствующие исламу по духу. Беккин сравнил эту установку с тем духом католицизма, которым проникнуты произведения Честертона.
Лектор перечислил авторов, чьи заслуги были отмечены премией. В номинации «Проза» первое место не присуждалось. Второе досталось Светлане Чураевой из Уфы с романом «Ниже неба» – о башкирском художнике, воспитывавшимся в традиционной семье, но желавшем изображать людей, несмотря на запреты. Третье получил фантаст Хольм ван Зайчик (псевдоним петербуржцев Вячеслава Рыбакова и Игоря Алимова) с повестью «Дело непогашенной луны» о сосуществовании представителей разных традиций в выдуманном мультикультурном обществе Ордуси. Особым призом был отмечен рассказ Глеба Павлоида (под этим псевдонимом писали позднее поженившиеся юноша и девушка) «Шахидка» об ингушке, ставшей террористкой-смертницей. В номинации «Публицистика» победил Алексей Цветков-младший с путевым очерком о Стамбуле «Второй Рим в апреле, или настойчивое чувство всевышнего». Как заметил Беккин, в нем автор во многом полемизировал со знаменитым эссе Иосифа Бродского «Путешествие в Стамбул». В номинации же «Поэзия» победил бывший францисканский монах Сергей Исаев. Как раз для него ислам был не более чем литературным приемом. В рамках стратегии продвижения себя он объявил, что стал мусульманином, хотя на самом деле веру не менял, пояснил лектор.
По материалам «Исламского прорыва» планировалось издавать альманах, но этого не произошло. Однако своеобразной реализацией данной идеи стал журнал «Четки», ежеквартально выпускавшийся издательским домом «Марджани» с 2007 по 2012 год. Его главным редактором был Ренат Беккин. В первых номерах, по словам лектора, печатались произведения, присланные на «Исламский прорыв». Также публиковались переводы, в том числе – современной персидской литературы. Присутствовали тексты суфийских авторов и приверженцев иных толков. При журнале существовала книжная серия «Библиотека журнала «Четки», где были опубликованы написанный в стол роман советского литературоведа Бетси Шидфар «Абу Нувас» о великом арабском поэте и книга современного бенгальского писателя Хумаюна Ахмеда «Все в лес пошли…».
Регулярность выдерживать было трудно, однако тексты были – они продолжали приходить даже после закрытия журнала. Причиной прекращения проекта стал недостаток финансирования. Главному редактору предлагали издавать журнал в черно-белом оформлении и уменьшить тираж с 1000 экземпляров до 100, но он остался. Других желающих руководить «Четками» издательский дом найти не смог.
В ожидании будущего
Могли бы вы назвать русскоязычных авторов, приблизившихся к раскрытию исламской темы? Авторов ориентальных произведений довольно много.
Р. Б.: Таких, чтобы были бы на слуху или хотя бы сколько-то известны, не так много. Большая часть подобных работ пришла на «Исламский прорыв» и после не издавалась. Наиболее достойные внимания произведения были опубликованы в журнале «Дружба народов». Можно вспомнить Алису Ганиеву – но это все же больше этнография, ориентализм. Здесь, наверное, многое зависит от мотивации автора, от того, что он хочет сказать. Знаете, таких произведений сейчас знаковых даже не вспомню. Да, есть созданные по принципу «писатель пописывает, читатель почитывает». Но это просто ничего не говорящие имена.
Абузяров Ильдар, может быть. Роман «Хуш» можно назвать, потому что в нем он пишет об исламских террористах, но, опять же, на меня эта книга производит такое же впечатление, как и произведение Ахтямова «Исламский прорыв». Персонажи симпатии не вызывают. Может, у автора такая задача и была.
Так чтобы и герои были симпатичные, и чтобы произведение действительно несло какой-то позитив… Честно говоря, даже не буду себя мучить.
А, может быть, в каких-то иных современных литературах встречается подобное раскрытие исламской темы?
Р. Б.: Будет нескромно сказать, но если я что-то пишу именно как литературу – то пишу именно об этом. При этом местом действия является Казань. Например, повесть «Аскар и его брат» (опубликована в журнале «Нева», №1 за 2013 год – прим.Т-И). В ней рассказывается о двух братьях: оба они мусульмане, но один умеренный, а другой стал салафитом. Произведение о том, как они к этому пришли и чем все это кончается. Это судьбы двух мусульман в Казани, причем в основе там реальные события. Есть, конечно, какие-то мистические вещи, но в целом стараюсь писать именно на эту тему. Не могу сказать, что ее решаю, но, насколько я понимаю исламскую художественную литературу – работаю в ее рамках.
Кто-то пытался передать диалог исламских и иных ценностей? Попытку коммуникации между носителями разных ценностей пытались описать?
Р.Б.: Вы имеете в виду смешанные браки…
Скорее, люди разных вер, живущие в одном мегаполисе?..
Р.Б.: Понимаете, в чем дело. Именитые авторы в основном не знают духовный мир мусульман и потому описывают его в общих чертах. А те, кто знают, не пишут.
Получается какая-то «Мечеть Парижской Богоматери» (исламофобский роман-антиутопия Ксении Чудиновой – прим.Т-И)?
Р. Б.: Да, получается описание конфликта цивилизаций. Либо, если пишет мусульманин, особенно неофит, то в финале все переходят в ислам. Либо третье – такая золотая середина. Но примеров подобного подхода привести трудно. Скорее вам, жителям Казани, виднее. Здесь как раз такое место, где подобные произведения должны создаваться. Я просто за казанской литературой не очень слежу.
Здесь сосуществуют русскоязычная и татароязычная литературы, которые не очень хорошо друг с другом взаимодействуют. При этом на татарских авторов продолжает влиять советское наследие.
Р. Б.: У меня много 20-, 30-летних знакомых, которые балуются прозой. Но что они пишут? Какую-то фантастику на тему ислама. Или, например, более именитый автор – Шамиль Идиатуллин, «Татарский удар». Но это все не то, наверное.
Боюсь, особо не вспомнить. Просто когда сюда приезжаю наездами, очень много отмечаю отдельных моментов и использую их. В частности, в «Аскаре и его брате», в других вещах. Очень нравится местная смесь языка: одно слово по-татарски, три – по-русски. Стараюсь использовать ее. Потому что на этом миксе говорят и татары, и русские иногда.
Были ли попытки обратиться к опыту литератур мусульманских народов на уровне приемов?
Р.Б.: Подражателей Омару Хайяму были десятки, если не сотни. Но все тексты походили один на другой и потому отсекались. Были произведения, написанные представителями мусульманских народов, и они отражали сложившуюся у них литературную ситуацию. Например, были произведения, подражавшие Чингизу Айтматову. Но они часто не проходили дальше лонг-листа, так как не соответствовали концепции премии. Это были тексты в духе советских национальных литератур 1960-1970-х годов.
Что же касается поэзии, то она в целом была очень слабая. Кроме откровенных подражаний были стихи Исаева, который завоевал первое место, и других лауреатов. Многие авторы писали, кстати, белым стихом. Были и переводы. Премии предшествовал конкурс «Читая сладостный Коран». Там многие пытались подражать пушкинским «Подражаниям Корану», даже выбирали именно повлиявшие на него фрагменты.
Если говорить о зарубежных авторах – сказывалось не очень близкое с ними знакомство, за исключением Хайяма. Переводчиков среди участников премии не было.
Были ли какие-то попытки писателей обратиться к мусульманской философии, мусульманскому богословию?
Р. Б.: У нас есть Гейдар Джемаль, ну как бы вот. Популяризация такая.
Что, по-вашему, необходимо, чтобы излишняя публицистичность ушла из исламской темы?
Р.Б.: Для этого нужно умение абстрагироваться, уйти в иную степь. Потому что, действительно, тяжело – в целом в России агрессивность сейчас преобладает, это чувствуется в любой литературе, не только исламской. Нужен талантливый автор, который понимает тему. Мне кажется, что в Казани должны появиться такие авторы.
Получается, что пока расчет на место и на время?
Р.Б.: Ислам усиливается, интерес к нему усиливается, но нельзя сказать, что усиливается знание общества об исламе. Это актуальная тема, поэтому и происходит политизация. Но со временем что-то появится. Может быть, это будет и неожиданно. Например, когда мы затевали премию, то не ожидали такого притока текстов. Боялся – чтобы не опозориться, придется писать самому под разными псевдонимами. Но этого не потребовалось. Премия была исследованием, которое показало, что авторы есть. Может быть, мы сняли этот верхний слой, и дальше за ним уже ничего нет. Не знаю, потому что все это на каком-то этапе очень быстро прекратилось. Однако «Четки» не исчерпали своих возможностей. Сложно сказать. В любом случае, авторы есть. Например, Анастасия (Фатима) Ежова – журналистка, которая пишет о русских мусульманах.
Кстати, вот что интересно. Забыл упомянуть во время лекции. Большинство авторов – это русские неофиты, принявшие ислам. Они дико креативны и пишут очень много. Правда, часто это графомань. Однако в их работах есть такое, что, может быть, именно из этой среды следует ожидать прорыва. Потому что от автора этнического – ну, может быть, из той среды появится новый Чингиз Айтматов.
Фото: Никита Васильев