Айдар Файзрахманов: «Слова моей жены воспринял как ее последнюю волю»

«В родной деревне улицу назвали в честь нашей семьи»

– Айдар абый, вы всю свою жизнь посвятили творчеству, татарской национальной культуре. Но когда вы поняли, что именно в творчестве ваше будущее? 

– Я себя хорошо помню с двух лет. Мои музыкальные способности взрослые заметили очень рано. Я и сам припоминаю, как с палкой ходил вокруг печки и пел «бабайлар, бабайлар», изображал дедушек. Перед тем как пойти в первый класс, папа мне привез из Арска гармонь-тальянку. Эта гармошка до сих пор есть, она хранится в нашем родовом доме.

Я родился в селе Средние Верези (Урта Бирәзә) в Арском районе последним, девятым ребенком в семье учителей. Первые три ребенка наших родителей умерли от кори. Мы росли три мальчика и три девочки. Родители назвали меня в честь главного героя очень популярного в те годы романа «Перстень» Фатиха Хусни, причем имя выбрали еще до того, как я родился. 

У нас в семье все дети были талантливые, способные к музыке – каждый как драгоценный камень на перстне. Все мы играли на баяне, гармони. Папа играл на скрипке, тальянке – он музыкант-самородок. Старший брат папы Гиният абый сам изготавливал скрипки. Видимо, музыкальность у нас была в генах. Наш дедушка был муэдзином (священнослужитель, выбранный жителями для произношения азана с минарета. – Ред.). Мы из рода представителей духовенства. 

Я слушал татарскую музыку по радио и восхищался теми, кто играл ее. В 5-6 классах довольно хорошо освоил баян. А к десятому классу мое мастерство стало еще выше. На концертах я играл на баяне, а также пел, аккомпанируя себе. С детства во мне заложилось звучание, дух наших народных песен, и я пел их своим данным от природы голосом, украшая мелодии мелизмами.

– Ваш родовой дом еще стоит?

– Мы поговорили с братьями и сестрами и вместе решили – дом остается по традиции младшему брату. Мне доверили дальнейшую судьбу семейного гнезда. Там все постройки, двор – по-простому, по-деревенски. Сейчас уже ни мамы там нет, ни братьев. И жена моя покинула этот мир. Но я туда езжу, живу иногда, со мной за компанию приезжают дети, внуки.

На нашей улице всего 8-9 домов, а наша деревня дала татарской культуре, науке довольно много деятелей. Все стремились получить высшее образование. Улицу, где стоит наш дом, раньше называли улицей Тукая, но сельчане посоветовались и, не сказав мне, официально переименовали ее в улицу Файзрахмановых.

– Почему так решили?

– Файзрахмановы приложили большие усилия, чтобы деревня жила. Наш средний брат Альберт занимался газификацией деревень Татарстана, он был руководителем газтреста. Самым первым газ пришел в нашу деревню. Это было знаменательное событие для жителей. А потом и воду он провел. Затем встал вопрос дорог. Я много ходил с этим вопросом, писал письма. И при поддержке федерального дорожного ведомства в нашу деревню удалось провести асфальт.

Когда Президент Татарстана начал программу по обеспечению деревень домами культуры, я тоже написал письмо. Теперь у нас есть хороший Дом культуры. А во время работы с архивами выяснилось, что отец нашего дедушки писал императору с прошением о расширении площади мечети. Я понял, что забота о родной деревне – это у нас наследственное.

Деревня наша уже была близка к исчезновению, оставались от силы 40 хозяйств. А сейчас там более ста домов. Создали условия, построили коттеджи, и село буквально воспряло.

Дом у меня крепкий, все благоустроено. Своими руками посадил более 100 деревьев. Жена моя говорила: «Ты, кажется, все кустарники тоже считаешь», но если посчитать, так и выходит.

– Значит, просто надо было создать условия?

– Да. Люди стали возвращаться. Мы же всего в десяти минутах езды от Арска. Кто-то на работу ездит в Казань. В деревне у нас очень красиво. Не скажу, что у нас есть какое-то производство или бизнес. Но близость к районному центру нам очень помогла. Если дороги хорошие, то порядок. В Европе давно так – 60-100 километров ехать до работы считается нормально.

«В любви друг другу не признавались»

– Ваш папа ушел довольно рано...

– Папа умер, когда я был в седьмом классе. Я очень рано остался без отца. Несколько человек в нашем роду умерли от болезней сердца, папа тоже ушел от этого. Его даже в армию не брали, а он четыре года был на войне. Смог вернуться живым, лишь с ранением в руку.

Дедушка умер в 55 лет, папа – в 60, старший брат – в 69, средний брат в 68 лет. Мне вот сейчас 67 исполнилось. Я тоже приближаюсь к возрасту братьев. Но хотелось бы еще пожить, потому что чувствую себя хорошо, есть и силы, и желание жить, творить. После 50-60 лет я себя открыл с новой стороны. Я понял, что творчество не имеет границ и не признает никаких преград.

27 лет отработав в Татарском государственном театре оперы и балета, вышел на пенсию. Вот уже 22 года в филармонии. Скоро уже и 25 лет будет, и я второй раз выйду на пенсию (смеется).

– Ваша жена Халиса апа ушла так неожиданно. Как вы с ней познакомились, как соединились ваши судьбы?

– Не могу сказать, что мы когда-либо объяснялись в любви с моей женой. Друг друга узнали по одному взгляду. Она посмотрела на меня, я – на нее, и все стало ясно. Я был студентом 3 курса консерватории, Халиса училась на первом курсе историко-филологического факультета КГУ.

Известный фольклорист Марсель абый Бакиров собрался ехать в экспедицию в Курганскую область, я должен был с группой студентов подготовить концертную программу. Я устроил прослушивание. Свою будущую жену впервые увидел там. Потом мы пообщались во время экспедиции. Два года дружили. Я окончил консерваторию. Сделал ей предложение.

Соблюдая традицию, взял маму и поехал просить руки невесты – в деревню Шугурово Лениногорского района. Мама (моя будущая теща) согласилась на наш союз. Я посадил в машину свою возлюбленную и забрал с собой. И началась у нас семейная жизнь.

Жилья нет, зарплату получаю только я, Халиса получает стипендию. Нет никакого имущества, ничего нет. Помню, после третьего курса мечтал петь на эстраде. Но, слушая Паваротти, Карузо, душа потянулась к классике. Я думал, как бы мне попасть в театр оперы и балета.

«До меня на эстраде не было аккомпанирующих себе певцов»

– И вы все-таки туда попали.

– Это вышло совершенно случайно. Как-то в 12 ночи ко мне в общежитие приходит директор театра Масгут Имашев. «Айдар, наши на гастролях в Узбекистане, Марс Макаров заболел, прошу, утром садись в самолет и лети в Ташкент. У нас нет баяниста». Я учился у Зулейхи апа Хисматуллиной, она говорит: «Поедешь только если сам тоже будешь петь. Иначе ехать не стоит».

Приезжаю – а там Сара Садыкова, Фахри Насретдинов, Раиса Билялова, Хадича Гиниятова... Кого только нет! Ведущий – Махмут Хусаин. Подошел к нему, говорю: «Мне сказали, чтобы я спел». А он: «Куда там петь! Поющих – море! Будешь играть, и всё». Я с радостью согласился. В Казань приехал окрыленный – всё, путь в оперный для меня открыт!

А в апреле Масгута абый сняли с должности директора. Мои мечты разбились вдребезги. Но потом, спустя время, меня в театр позвали второй режиссер Дмитров и главный дирижер Куценко: «Поговорить надо». Причем один из них еврей, другой – украинец. Таким образом, предложение получил не от своих татар, меня заметили люди других национальностей.

Рауфаль Сабирович еще только был назначен новым директором театра, меня привели к нему. «Вот национальный кадр. Надо взять его в театр, он будет полезен». Новый директор спросил, что я умею. Я рассказал, что играю на баяне, что с Хайдаром Бегичевым ездил в студию Останкино, аккомпанировал ему. Видимо, директору понравилось, что я и музыкант, и певец, такие были дефицитом. Говорит: «Беру на работу на 140 рублей ставки, приходи». Поинтересовался моим семейным положением. Узнав, что жилья у нас нет, распорядился выделить комнату. У нас с женой появился свой угол! Тут же поехали на гастроли, я пел и подыгрывал себе на баяне. В то время на эстраде аккомпанирующих себе певцов не было. После меня появился Фирзар (Муртазин, автор-исполнитель. – Ред.), и потом уже это стало, как говорится, трендом.

В 1986 году на радио записал песни «Су буеннан әнкәй кайтып килә» и «Мин сине шундый сагындым» композитора Луизы Батыр-Булгари. Но популярность эти песни обрели лишь в 1990-х годах, потому что в то время музыку можно было слушать лишь по радио, кассеты, магнитофоны были не у всех. А Фирзар Муртазин попал как раз на период кассетных записей, поэтому стремительно стал популярным.

«Сейчас уже есть татарские певцы европейского уровня»

– Как вы оцениваете путь, пройденный с тех лет татарским песенным искусством, музыкой?

– Я благодарен театру. После консерватории театр стал для меня большой школой. Приезжали великие певцы. Сами выезжали на гастроли по Европе – выступали в Амстердаме, Италии. На примере великих исполнителей понимаешь, что можно стремиться к еще более высоким вершинам. Я радуюсь тому, что татары дали миру хороших классических исполнителей.

В наше время в татарской эстраде были профессионалы. Хайдар Бигичев, Зиля Сунгатуллина, Винера Ганиева, Мунир Якупов, Ильгам Шакиров, Альфия Авзалова и другие были лицом татарской эстрады. А сейчас профессиональные исполнители, проложив себе дорогу, вышли на зарубежные сцены, а здесь на сцену поднялась самодеятельность. В то же время я вижу и положительные стороны этого явления.

Я считаю, что сейчас и художественная самодеятельность повысила свой уровень. Профессионалы всегда находят себе дорогу. Рузиль Гатин был ведущим фестиваля «Йолдызлык-Созвездие». Высокий, стройный, речь великолепная. Я сказал ему: «Ты ведь и сам хорошо поешь, почему не выступаешь?» И он начал выступать. Сейчас он солирует в театре Ла Скала. Я считаю, что человек всегда должен быть в стремлении. Раньше у нас не было исполнителей европейского уровня, а сегодня есть.

Очень волнует меня тема утраты аутентичного звучания современной татарской песни. Каждый народ старается сохранить свое уникальное звучание, и сегодня я, например, легко могу угадать, грузинская эта песня, казахская или еврейская, и так далее. Хотелось бы, чтобы эта уникальная черта была и в татарской песне. Не думаю, что направление, взятое фестивалем «Узгэреш жиле», способствует сохранению этой уникальности. Не могу себе представить, чтобы какой-нибудь афроамериканец вышел на сцену с татарской тальянкой и спел по-нашему, «моңлы итеп». А мы пытаемся повторить их джаз. Нам кажется, если татарскую песню спеть в джазовом стиле, она будет звучать современно и интересно. Я понимаю эту идею. В свое время Ключарев, Олег Лундстрем со своим знаменитым оркестром сделали джазовые обработки татарских песен, и они получились прекрасно, эти записи до сих пор слушают. Потому что этим мастерам удалось, меняя форму, сохранить содержание – тот самый «моң», звучание, присущее татарской песне.

А сейчас приходится слышать джазовые интерпретации произведений Сайдашева, Жиганова. Давайте тогда попробуем сыграть джазовый вариант «Лебединого озера» Чайковского? В свое время были эксперименты, они не прижились, так и остались лишь экспериментами. Классика на то и классика, потому что это образец.

Что касается фольклора, я в своем ансамбле совершенствую фольклорные произведения и представляю их зрителю. Никто не может сказать, что это не татарское. Я сам удивляюсь, насколько тонко чувствуют наши артисты народный материал.

«Невозможно регистрировать права на состояние души»

– Татарский фольклор в исполнении артистов государственного ансамбля кажется образцом совершенства – отточенные движения, прекрасное звучание... Вы специально набираете уже подготовленную молодежь?

– Ко мне приходят артисты, которые не прошли исполнительскую школу на должном уровне. Многие даже нот не знают. Это уму непостижимо. В институте у нас некоторые преподаватели не владеют нотной грамотой, имен не скажу, но они преподают. Ну как человек, сам не зная нот, может научить правильно спеть произведения, например, Жиганова?

Получается, наш ансамбль для молодого артиста становится еще и местом, где они овладевают исполнительским мастерством.

Чтобы приходили готовые артисты, их надо обучать – в тех же кафедрах по фольклорному искусству, которых сейчас у нас, к сожалению, нет. Чтобы программа обучения включала сценическое движение, вокальное образование, освоение игры на музыкальных инструментах, то есть человек вышел оттуда универсалом. У нас артисты на сцене не только поют, но и танцуют, и играют на инструментах.

У меня часто просят минусовки произведений из нашего репертуара. Хочу сделать минусовки 30-40 песням и раздать фольклорным ансамблям, пусть пользуются. Не всем из этих коллективов доступны профессиональные аранжировки.

– Могут возникнуть проблемы с авторскими правами...

– Но я делаю это, чтобы ансамбли могли пользоваться. Я не буду отстаивать авторских прав, не нужно это.

– Бытует мнение, что фольклор – это уже пережиток прошлого, что надо шагать в ногу со временем...

– Все меняется, этот процесс не остановить. Но я занимаюсь фольклором. Можно сравнить с рынком: кто-то продает овощи из теплицы, а какая-то бабушка предлагает помидоры со своего огорода. Я возьму у нее, потому что я не знаю, в каких условиях рос помидор в теплице, чем его удобряли? Для меня настоящая, аутентичная музыка – пища для души.

И в области фольклора чувствуются перемены. Сейчас вот продвигают такой древний инструмент, как «кыл-кубыз» (струнно-смычковый музыкальный инструмент. – Ред.). Я не затрагиваю настолько древние периоды. Были ли у нас в то время в ходу кыл-кубызы – спорный вопрос.

– Фольклорный центр Башкортостана запатентовал 100 фольклорных композиций в качестве башкирских народных песен. В Татарстане производится юридическое оформление фольклора?

– Разве можно запатентовать состояние души? Можем ли мы зарегистрировать всемирно известную классику – произведения Чайковского как чисто русские произведения? А что, татары, башкиры не имеют права их исполнять? Поэтому я такой шаг башкирских коллег не понимаю. Состояние души – музыка, поэзия – это достояние всех народов.

Приведу один пример: «Эх, сез, матур кызлар» стала лауреатом на фестивале «Татар җыры», а ведь это удмуртская песня! Или «Катюша» – это же русская песня, что, нам теперь ее нельзя петь?

Пусть патентуют, пусть оформят права на все свои песни. Пусть, если хотят, замкнутся в себе, и никто из русских, татар, японцев или итальянцев не поет их песни. Пусть поют только башкиры. И это есть достижение высоты, совершенства? Если бы представители других народов пели башкирские песни, и популяризировали их по всему миру, я был бы только рад этому.

У меня тоже есть башкирский курай, я же не называю его татарским кураем, хотя практически такой же инструмент имеется и у татар. Раз уж он назван «башкирским», со сцены я его так и объявляю. В ансамбле работают башкиры, башкирки. Я всю жизнь любил башкирскую народную музыку, первые свои произведения исполнил на башкирском курае. Целый год обучался извлечению звука. И после этого использовал его на эстраде.

А откуда тогда гармонь-тальян, «тальянка»? Она пришла в Россию из Италии, и название происходит оттуда. Сейчас это один из любимых инструментов татар – «тальян гармун».

Поэтому я считаю, что попытка заявить об исключительных правах на народные произведения – просто некрасиво, это просто чьи-то домыслы.

«Желающих уйти от меня артистов отпускаю»

– Вы можете себя назвать фольклористом?

– Нет. Фольклористы – это Махмут Нигметзянов, Александр Ключарев, Ильгиз Кадыров, Марсель Бакиров, Фанзиля Завгарова. Я тот, кто работает на основе фольклора. Все мое творчество основано на фольклоре.

– Почему государственный ансамбль называют вашим именем? Часто приходится слышать: «Ансамбль под руководством Айдара Файзрахманова...» Ни разу не слышала, чтобы, например, ансамбль песни и танца объявляли как «ансамбль под руководством Айрата Хаметова».

– Не везде, но действительно довольно часто так называют. Иногда даже просто как ансамбль Айдара Файзрахманова. Видимо, сказывается роль, которую я играю в деятельности этого ансамбля, хотя, естественно, это не мой личный ансамбль, он финансируется государством. Я благодарен, что люди видят мою работу.

– Некоторые артисты получили известность в народе только после ухода из вашего ансамбля. Почему так получается? У талантов нет возможности раскрыться в коллективе?

– У нас есть солисты. Например, Рустам Гильфанов, Гульшат Шарапова. У них есть хорошие записи. Оба заслуженные артисты Татарстана. Но люди все равно воспринимают их как солистов ансамбля. Ильнат Фатхуллин, Раяз и Расим Фасиховы – эти имена уже известны татарскому зрителю. Если кто-то из артистов уходит, чтобы сделать сольную карьеру, я этому никак не препятствую, отпускаю их с благодарностью за работу в ансамбле и с пожеланиями успехов в новом поприще. 

«Поэзия воспринимается даже лучше, чем песни»

– Айдар абый, вы уже не так популярны, как в 90-х годах, согласны?

– Как певец – наверное, да, я уже не могу считаться популярным. Но если с ансамблем выступим для зрителя тех же Фирдуса Тямаева, Элвина Грея, то наше выступление проходит на ура. Значит, мы просто плохо представлены. Сегодня у нас время греев, тямаевых. Но захочется ли через пять лет слушать Элвина Грея и ему подобных? А классику, народную музыку будут слушать всегда.

В последние годы я начал заниматься поэзией. В своих концертах номера музыкальные чередую с поэтическими. На телевидение записал стихов на полтора часа, я их читаю и на концертах. Люди поражаются моей памяти.

Мне, например, было бы стыдно на сцене рассказывать какие-то непристойные шутки про женщин, пошлый юмор. А у нас на эстраде это звучит. Иногда из-за этого ухожу с концерта в филармонии – стыдно перед зрителем.

У нас на концертах звучат стихи Рустама Мингалима, Равиля Файзуллина, Разиля Валиева, Роберта Ахметзянова. Я написал музыку к некоторым из их текстов, таким образом, продлил стихам жизнь.

Людям это очень нравится. Сегодня художественное слово воспринимается даже лучше, чем песня. Зритель слушает, затаив дыхание. На первые свои гастроли я выезжал с Айратом Арслановым (заслуженный артист РСФСР, знаменитый диктор. – Ред.), он всю поездку не выпускал книгу из рук. Даже спать ложился с книгой. А сейчас я не знаю артиста, который собирал бы залы на поэтические вечера. Разве в Камаловском театре нет таких актеров?..

– Айдар абый, вы работаете с молодежью. Говорят, молодые татары отдаляются от родной культуры, это действительно так?

– Никуда они не отдаляются, вот и у меня прекрасно работают. Молодые артисты нашего ансамбля – положительные со всех сторон, и поведение у них хорошее. Ты сам должен быть примером. Какой я сам – такой и мой ансамбль. Мои ребята разделяют мои взгляды, на сцене все видно как на ладони, сцена – как зеркало.

Возник вопрос языка, очень переживаем из-за него. Стараемся что-то изменить. Я на эти вещи стараюсь смотреть трезво. Побывал в 55 странах. После 4 класса я учился в русской школе. Из-за этого мое отношение к моему татарскому миру, моей нации не изменилось, стало только еще более осознанным. Всей душой, всей своей сущностью, всем художественным миром я татарин. Я без всякого стеснения говорю об этом. Конечно, и у меня есть недостатки в этом плане. Я стараюсь их не показывать и избавиться от них.

Невозможно отрицать музыку других народов, мы должны принимать новое. Но в то же время нам следует сохранить наше аутентичное звучание, нам нельзя терять его основу.

Мы – уникальная для всего мира, выдающаяся нация. Куда бы я ни поехал, тоскую по своему родному Татарстану и возвращаюсь сюда с безмерной радостью. Не понимаю тех, кто оставил нашу родную землю и променял его на чужие края. А ты что-нибудь сделал ради процветания родной земли? Какой ты вложил труд, чтобы сделать свой родной край еще лучше?

«Халиса умерла у меня на руках»

– Айдар абый, до сих пор непривычно видеть вас одного... На вашем столе ее портрет. Как вы пережили уход вашей жены? В те дни, когда она болела, было предчувствие ее скорой смерти?

– Я не допускал себе мысли, что она вот-вот умрет. Она умерла у меня на руках. «Айдар, держи», – сказала она и тут же скончалась. Не жил с таким чувством, что потеряю ее. До последней минуты мы постоянно были вместе, старались победить болезнь. За три года прошли многое. Но от судьбы не уйдешь. Никому не желаю пережить такое. Видимо, это испытание от Всевышнего.

Халиса держалась, не показывала, как ей тяжело, она жила радостью от общения с детьми, внуками. Я ей сказал: «Родная, без тебя я умру, не смогу жить». Она мне пригрозила кулаком: «Я тебе дам!» Сказала: «У нас ведь дети». Эти слова я воспринял как ее последнюю волю.

…Возможно, человек за свою жизнь влюбляется не один раз. Но если ты создал семью, родил детей, воспитал их, отдавая всю свою душу, – вот это настоящая любовь, единственная и вечная.

Рановато она ушла, но никто из нас не пришел навсегда, меня тоже это ожидает. А пока жизнь продолжается. Сегодня я живу по принципу: совершать как можно больше добра, служить своему народу, наставлять молодежь на правильный путь. Хочу дарить радость. Отведенную тебе Всевышним жизнь надо прожить в красоте и совершенстве.

Айдар Фатхрахманович Файзрахманов родился 30 января 1955 года в селе Средние Верези Арского района. Певец (лирический тенор), музыкант, дирижер. Заслуженный артист РФ (2009), народный артист РТ (1997), лауреат Государственной премии РТ им. Г. Тукая (2019). Художественный руководитель Татарской государственной филармонии им. Г. Тукая (с 2011 года) и Государственного ансамбля фольклорной музыки РТ (с 2002 года). Автор более 150 песен.

Окончил музыкальный факультет КГПИ (1976), вокальный факультет Казанской консерватории (класс Зулейхи Хисматуллиной, 1981). В 1981 году стал солистом Татарского государственного театра оперы и балета им. М. Джалиля. С 2015 года – профессор кафедры вокальной подготовки музыкального факультета Казанского государственного педагогического университета.

Супруга Айдара Файзрахманова Халиса Габдельхаевна Файзрахманова много лет проработала в Татарском книжном издательстве. Умерла от тяжелой болезни в июле 2020 года в возрасте 59 лет.

Вместе с женой они воспитали двух дочерей. У Айдара Файзрахманова три внука.

Автор: Зиля Мубаракшина, intertat.tatar, перевод с татарского