19-летний дирижер Айдар Ниязов: «Сибирско-татарская культура на грани вымирания»

«Большая часть произведений татарских композиторов не были записаны ни разу»

Айдар, тебе всего 19, а ты уже руководишь целым оркестром. Мечтал ли ты в детстве собрать свой музыкальный коллектив?

Я вырос в Тобольске в музыкальной семье. У нас почти у каждого есть свой баян, а дедушка играл на скрипке, о нем в своей книге написал Махмут Нигмедзянов (музыковед, ученый-этномузыколог, – прим. Т-и). То есть я на генетическом уровне связан с музыкой.

В музыкальной школе ходил на всевозможные кружки – пел, танцевал, учился играть на инструментах. А потом уже сам стал проводить кружки. Где-то в 8-9 классе у меня был коллектив, в котором было два состава: от взрослых женщин до четырехлетних малышей. Я там в татарском центре всех заставил танцевать – даже завхоза и бухгалтера (смеется). То есть очень рано получил опыт создания кружков и разных коллективов.

Но мечтал я о сцене и карьере певца. Приехал в Казань, поступил на вокальное отделение музыкального колледжа имени Аухадеева. Что интересно, я к тому моменту признавал только фольклор, академическую музыку не слушал совершенно. Однажды на творческом вечере одного композитора услышал от него фразу: «Почему я должен слушать чужую музыку, если могу написать свою?» Я пришел домой и написал свой первый романс. Этот день полностью изменил мою жизнь.

Я решил, что надо взяться за что-то крупное, и сел писать сибирско-татарскую оперу. Но понял, что это не мое. Связался с тюменской поэтессой Кларой Кучковской, попросил написать сценарий. Она написала пьесу, я из нее сделал мюзикл. Премьеру мюзикла провели в Тюмени. По первоначальной задумке артисты должны были петь под заготовленные заранее фонограммы, без живого сопровождения. Но я подумал, что не зря писал партитуру, и собрал музыкантов. У нас получился неполный оркестр из 10-11 человек.

И мы с этим оркестром представили первый в истории сибирско-татарский мюзикл. Это было огромное событие в жизни сибирских татар. До этого ничего подобного у нас не было. Потому что там и оркестров нет. Наш маленький оркестр после премьеры тоже распался.

Пока писал мюзикл, начал интересоваться татарской классической музыкой. И мне открылся огромный неизученный пласт. Я сделал аккаунт в соцсетях, начал писать о композиторах, коллективах, оркестрах. Публикаций получилось довольно много, но потом увидел, что материал иссякает. Оказалось, что большая часть произведений татарских композиторов не были записаны ни разу. В лучшем случае – половина их творческого наследия. Например, у композитора Фасиля Ахметова есть «Поэма памяти Фарида Яруллина», и она не сохранилась в записи. А сейчас уже многие и не знают, кто такой Фасиль Ахметов. Таких примеров очень много.

Тогда я подумал, что надо создать что-то, некий инструмент, средство, которое компенсировало бы отсутствие этих материалов. Так мы с друзьями организовали оркестр в Алафузовском театре. Первый концерт провели там, потом перешли в другой театр и дальше уже начали работать как полностью самостоятельный проект.

«У татарской музыки сейчас проблемы. Я подумал, что эту нишу надо поскорее занять»

Ты собрал студентов?

Да. Студенты музыкального колледжа, Казанской консерватории и музфака КФУ. Начинали с 10 человек, сейчас нас примерно 20-25. Молодые – люди непостоянные. Кто-то работает в банке, кто-то – в музыкальной школе. Кому-то приходится вести одновременно и работу, и оркестр, и учебу.

В этом году в октябре начинается второй сезон. В прошлом году мы дали 15 концертов.

Вы называетесь «Оркестр национальной музыки». Какие произведения вы играете?

Наш профиль – татарская национальная академическая музыка. Оркестров такого профиля больше нет, в этом плане мы уникальны. В целом в Казани очень мало оркестров для такого большого города, и люди не привыкли к оркестровой музыке.

Эталон – Государственный академический симфонический оркестр РТ под руководством Александра Сладковского. Остальные или при театре, или чисто для концертов. Отдельно работающих оркестров очень мало. Даже если они есть, то татарская музыка у них только для галочки.

30 августа был концерт Государственного симфонического оркестра, и татарская музыка на нем не звучала. В прошлом году в такой же концерт они включили Ахиярову, Низамова, была сюита из «Шурале»... А в этом году ничего нет. У татарской музыки сейчас проблемы, и я подумал, что эту нишу надо быстрее занять. Мы играем практически только татарскую музыку. И возвращаем к жизни творения наших композиторов, которые еще никто никогда не слышал в оркестровом исполнении.

Для этого мы сидим в библиотеках, находим ноты и сканируем их, затем делаем оркестровку. Потом переводим в цифровой формат. Конечно, все это стоит денег и времени требует немало. Но мы молодые, нам все равно делать нечего (смеется). Для этого мы находим время и силы.

Татарская классическая музыка интересна публике?

Наши первые концерты прошли в полупустых залах, а первыми зрителями были наши друзья и знакомые. Но потом, как получилось – не знаю, люди начали на нас ходить. И, кажется, сейчас у нас уже есть своя аудитория.

«Вокалисты не гонятся за знаниями, у них другие ценности»

Все-таки как ты переключился на дирижирование? Ты ведь учишься на вокальном отделении.

Да, учусь на вокальном, потому что меня никто не перевел. У меня мир изменился, и я понимаю, что мне нужно хорошее образование. Вокалисты не гонятся за знаниями, у них другие ценности. Попробуйте задать любому певцу теоретические вопросы – ответит максимум на три из десяти. У меня немного другие ценности.

После первой попытки меня позвали в хор, где обучались дирижеры (хормейстеры). Я много для себя там получил. Если сравнить с татарским хором, в этом хоре исполняют разнообразную музыку и в ходе исполнения анализируют эти произведения.

Когда я попытался перевестись еще раз, то меня уже взял к себе заведующий дирижерским отделением колледжа. Это тоже стало очень важным стимулом, потому что мне правильно «поставили» руки. Так бы я до сих пор, как дилетант, стоял и махал палочкой для виду.

Кто для тебя лучший татарский дирижер? На кого равняешься?

Фуат Шакирович Мансуров. В родном Казахстане он создал государственный оркестр. Здесь, в Казани, работал в государственном оркестре, а потом уже в Большом театре. Его записи и сейчас одни из самых лучших. Он дирижировал в Большом на опере «Муса Джалиль». Сыграл все симфонии Жиганова и его Девятую симфонию записал в Большом театре.

Сейчас из татарских дирижеров выделяется Айрат Кашаев. Он тоже очень хороший дирижер, окончил сначала наш колледж, потом Московскую консерваторию, затем снова поступил учиться и окончил курс симфонического дирижирования. Иногда он бывает в Казани, дирижирует оркестром.

«Эльмира Низамова сравнивают с Жигановым. Я с этим абсолютно не согласен»

Кого из татарских композиторов ты бы поставил в один ряд с Сайдашевым, Жигановым? Чье наследие будет таким же ценным для нашей культуры?

Герой нашего времени – Эльмир Низамов, главный композитор Татарстана. Очень счастливый творец, потому что в прошлом году его оперу поставили семь раз. В оперном театре столько постановок не бывает. Это большая удача по сравнению с другими, тоже талантливыми композиторами.

Например, есть Ильгам Байтиряк, который своими руками восстановил оперу Салиха Сайдашева «Гульнара». Этот балет 1948 года, ему в этом году 75 лет. Но он ни разу не ставился, хотя является вторым после «Шурале» национальным балетом.

Низамова сравнивают с Жигановым. Я с этим абсолютно не согласен, потому что Жиганов в первую очередь деятель искусства. Помимо создания музыки он – тот, кто построил большую дорогу для музыки. Он открыл Союз композиторов, организовал оркестр, добился открытия консерватории, театр оперы открылся его оперой «Качкын». И когда он открывался во второй раз, поставили «Алтынчәч» Жиганова. Помимо опер он написал 17 симфоний, можете представить? Даже у гениального Шостаковича столько нет, у него 15 симфоний. А Низамов – он творец.

Можно ли, создавая татарскую музыку, получить всемирную известность?

Этим вопросом занимается Татарский конгресс. В каком-то году в Алма-Ате был прекрасный концерт татарской музыки. Я считаю, это хороший пример. Дочь композитора Шамиля Шарифуллина Гузель Абульханова организовала в Турции исполнение произведений своего отца. Это тоже один из хороших примеров.

Но что же делает музыку татарской? Такие же интонации ведь могут использоваться везде. Наверное, то, что в музыку вкладывается смысл, понятный только татарам. Поэтому люди других национальностей нашу музыку не понимают, не различают. А для нас это очень дорого, ценно, потому что мы знаем, о чем она. Например, балет «Зухра». Если бы его возродили, мы с удовольствием пойдем его смотреть, потому что это наше наследие. Другие этого могут не понять.

«Я никому не говорю, что сибирско-татарский – отдельный язык»

По национальности ты татарин?

Да, сибирский татарин. Почти все мои родственники – с «заболотной стороны» (Тобольское заболотье). Там татар много. В этом регионе фольклористы собрали очень богатый материал.

В этом году московские языковеды официально признали сибирско-татарский диалект самостоятельным языком. Этот вопрос вас тоже коснулся?

В начале июня мы презентовали в Казани сказки сибирских татар, я написал для этого проекта музыку из фольклорных материалов татар нашего края. И каждый второй поднимал этот вопрос: «Вы знаете, что Академия наук признала сибирско-татарский отдельным языком, что вы об этом думаете?»

Я не филолог, я вообще не должен говорить на такие темы. Но как у представителя сибирских татар у меня есть некоторое право. Иногда такие темы приводят к абсурду. Все это – политика. У Татарстана своя политика, у сибирско-татарских активистов тоже есть своя политика. И я не вижу компромисса между двумя этими позициями.

Во всех регионах с компактным проживанием татар есть областные автономии, а также татарские организации в городах. Только в нашей области есть автономия татар Тюменской области, автономия сибирских татар Тюменской области, в Тобольске, других населенных пунктах тоже по три такие организации. И они не дружат между собой. Но они ведь одной крови.

У нас кто-то живет по законам Татарстана, а кто-то – по своим законам. Например, школа, где я учился, – с этнокультурным компонентом, и там изучают татарский язык. Я очень рад, что учился в этой школе. Возможно, с ее помощью я и пришел в культуру. Но язык казанских татар и сибирский диалект отличаются.

Написанный мной сибирско-татарский мюзикл – на сибирско-татарском языке. Мы презентовали его в Тюмени в Центре татарской культуры. Подошел один влиятельный человек и говорит: «А почему не на татарском языке, ты же живешь в Казани?» На презентации я ни слова не произнес на русском. Тем, кто помог мне с этим мюзиклом, тоже были заданы такие вопросы. Это тяжелая ситуация.

До этого мы считали, что татары в Сибири говорят на диалекте татарского языка. Но это отдельный язык, на твой взгляд?

Мы все татары, это – факт.

Но иногда переходят границы, и особенность сибирских татар теряется. Например, на фольклорный фестиваль «Түгәрәк уен» приехал коллектив из Сибири. Выходят бабушки, приехавшие из самой Сибири, и начинают петь под фонограмму. Это же треш! Гармонисты стоят и делают вид, что играют вживую. Ужас! Можно просто под гармонь потанцевать. Или если бы исполнили одну из народных песен, тогда показали бы, какие у нас есть самобытные песни, культура.

Сибирско-татарская культура на грани вымирания. Сибирско-татарская музыка в Казани звучит чаще, чем в Сибири. И то это делается моими руками. То, что у сибирских татар есть столько фольклорного материала, – это сокровище. У казанских татар этого уже нет, потому что давно все уже собрали, изучили, сыграли и спели.

Я никому не говорю, что сибирско-татарский – это отдельный язык. Даже если бы у меня были какие-то полномочия, возможности, я бы не знал, как решить этот вопрос. Моя задача – показать свою культуру людям. Я делаю музыку, дирижирую, и это помогает мне хоть как-то сохранить свою культуру. Других путей я пока не вижу.

«Чтобы понять, как работает инструмент, иногда достаточно 20 минут»

Оставим политику и вернемся к музыке. С какими проблемами сегодня встречаются музыканты? Какие условия должны быть созданы для того, чтобы стать хорошим музыкантом?

Во многих местах невозможно получить хорошее образование. По сравнению с другими регионами в Казани с этим проблем нет. Что бы я делал, если бы остался в Тюменской области, не знаю. В Тобольске есть колледж искусств и культуры, он давно уже объединен с многопрофильным техникумом. Ничего хорошего ожидать от этого не стоит. Из высших учебных заведений Тюмени – только институт культуры. Говорят, что его уровень даже ниже, чем у училища. Там даже оркестра нет.

Из Казани тоже многие вынуждены уехать. Во-первых, нет оркестров. В государственный оркестр хороших специалистов обычно приглашают сами. Чтобы попасть туда, надо окончить несколько консерваторий и много лет стараться.

Насколько я знаю, ты играешь на разных музыкальных инструментах. Сколько их?

Я не считал. Дома есть баян, гармонь, тальянка, башкирский курай, балалайка. Когда учился, семь лет играл на баяне, а потом четыре года в оркестре на домре. До ятагана пока руки не доходят. Я его в 13 лет смастерил из двух досок и куска фанеры. Дома также есть скрипка. На проекте «Хәрәкәттә бәрәкәт» я играл на скрипке.

Чтобы понять, как работает инструмент, мне иногда достаточно 20 минут. Некоторым может потребоваться один месяц. Но я не люблю долго сидеть. Например, учился играть на тромбоне. Чтобы понять, как он работает, мне хватило несколько уроков.

Ты сейчас пишешь музыку или больше времени занимают оркестр и дирижирование?

Опера, которую я начал писать, превратилась в балет-поэму. Сюжет взят из поэмы «Сузге» о сибирско-татарской ханбике. Она о падении Сибирского ханства. На тематику сибирских татар я пишу и менее крупные вещи.

Моя первая большая премьера состоялась в БКЗ. Наш дирижерский хор спел старинный сибирско-татарский беит «Куяннар» в моей обработке.

Кто или что вдохновляет тебя на творчество?

Приведу один случай, который был недавно. 30 августа мы, татарские гармонисты, вышли на парад на улицу Баумана. Я шел вместе с сибирскими гармонистами. Так получилось, что в какой-то момент шествие разбилось на группы, а отдельные гармонисты стали останавливаться и устраивать свои пятачки, привлекая людей к участию в этом шествии. Я видел, как один из гармонистов подошел к женщине и заиграл возле нее. Она сначала стеснялась, а потом запела, к ней присоединились ее спутницы. Затем гармонист подошел к бабушке, которая стояла, опираясь на трость. Вдруг она бросила свою трость и начала танцевать посреди майдана!

Когда проходили мимо уличных музыкантов, один гармонист просто подошел к микрофону и запел «Кил, иркәм, кил инде». У меня не хватает слов, чтобы описать, как это было здорово! Это просто феномен.

Казанские баянисты скромные, у них характер другой. А наши – смелые, настырные, это у нас в крови.

Я получаю вдохновение вот из таких вещей. Вот это и есть настоящее искусство. На сцене – это не настоящее. Истинное искусство – когда ты ни о чем не думаешь, просто играешь, и тебе начинают подпевать, и за тобой – целый майдан.

– О чем ты мечтаешь? Что бы тебе хотелось сделать в будущем?

Я даже не знаю, о чем мечтать. Что у меня сейчас есть в жизни – для моего возраста этого и так много. Мне 19 лет. У меня уже столько произведений – у выпускников консерватории нет столько работ по композиции. У меня есть свой оркестр, мы даем под 20 концертов в год. Если взять вокалистов, у большинства даже сольных концертов не было.

Я получаю удовольствие от того, что вокруг меня люди, которые верят мне. Как будто время остановилось и я уже в будущем. Как будто моя задача уже выполнена.

Что бы я еще мог сделать, не знаю. Каждый год у меня в жизни что-то менялось, я всегда что-то сочинял. Мне кажется, я уже встал на свой путь и его не поменяю. И кажется, что всегда буду дирижером.

Энже Габдуллина, intertat.tatar; перевод с татарского